Ранним солнечным утром Аэрин сидела на жесткой скамье под высокими дубовыми дверями, покрытыми барельефами, изображавшими исторические деяния рода Миллениум, за которыми находился кабинет влиятельного вампиро, имевшего власть не меньшую, чем вице-король Кабрии. Внутри она ожидала найти сходство с залом суда, с его возвышающимся на помосте громоздким вычурным столом, едва угадывающимся под стопками бумаг и сводами законов.
Поскольку дава пока еще не являлась полноправным членом семьи, то ее не пустили вместе с Грандами, оставив терпеливо ожидать приглашения войти в унизительном одиночестве. После аудиенции Маргад не остался вместе с ней и ушел по своим делам, чем обидел и без того расстроенную даву.
Минуты неспешно растягивались, заставляя девушку задуматься о причине, почему она здесь оказалась. Приходящие сюда люди не делились тревогами и благоразумно хранили свои тайны и эмоции, пока личный помощник дона Норозини не просил их войти. Среди них встречались как самые простые горожане, так и зажиточные сеньоры: одинаково сдерживающие гнев, а иногда слезы. Пришло время, они ушли, и узкий зал приемной давил на последнюю посетительницу всем молчаливым гнетом одиночной камеры.
На секунду показалось, будто кто-то открыл дверь, но это наваждение, иллюзия, вызванная желанием как можно быстрее попасть внутрь, мгновенно рассеялась, как только дава повернула голову. Убедившись, что створки дверей, надежно ограждающие Норозини от остального мира, все еще были заперты, дава спрятала лицо в ладонях.
Она понимала, что Элизабет или Маргад упоминали ее, придерживаясь согласованного с ней плана. Из этого также следовало, что рассказ давы не должен выглядеть выученным наизусть. Поэтому девушка выбрала общий стиль речи, немного отличающиеся от того, который они использовали, изобретая легенду и додумывая подробности.
Аэрин представляла себе, как входит в дом, который видела в Рогене в одну из поездок, и присоединяется к матушке и сестре в большой гостиной. На почетном месте висят портреты деда, дона Мигеля Диего де Рогена, выступившего на стороне дома Кастилио против коронации Филиппа, и отца, Хуана Мигеля. Их семья не скрывала симпатий к аристократическому дому, проигравшему борьбу за власть, и поэтому отцу пришлось продать фамильное дело и уйти на корабль семьи Вецци. Год назад он умер от лихорадки и цинги в морях Южного Полумесяца…
«Все это неважно… – прервала себя девушка, качнула головой, вздохнула и потерла виски. – Даже если я назову бриг, на котором он ходил в составе конвоя за пряностями или кофе, найдется тысяча деталей, о которых я совершенно ничего не знаю. Проклятье! Если кому-то захочется найти нестыковки, он обязательно добьется своего!»
– Как это тяжело, – прошептала она, растирая щеки.
У нее уже не было сил повторять про себя все то, что она должна была помнить. Вот уж, действительно,