– Они мне говорят, я ножом. Что два свидетеля, тоже говорят. А я только вышел разобраться. Один вышел, их трое. Обижали, за куртку этот дурак схватил. Вот, у шеи. Я ему кулаком в нос, а они твердят, ножом в горло. Свидетели есть, говорят… А я дома строю. Такой добрый контракт в Бонне! Только что, только что договорился. Теперь какая стройка! Чёрт меня возьми идти в ту кнайпу.
– Убил?
– Мне говорят, он в коме. Плохо очень?
– Нож нашли? Предъявили?
– Нет ножа. Спрашивали, где нож. Не было. И я тут, а подруга ничего не знает. Куда я пропал. Жениться хотел. Теперь эта беда.
– Красивая?
Стоян и тут отчаянно мотнул головой, вынудив Григориса невольно улыбнуться. Впрочем, своей улыбки грек не стеснялся, как не стеснялся всего того, что делал, потому что не было и нет над ним судьи, кроме бога и его самого. Как-то – было это семь лет назад – зашли к нему в магазин три фраера. Два чеченца и громила-украинец, еле в дверь вписался.
«Давай, – сказали, – делись, грек, с людьми, которые пораньше тебя на здешнюю поляну присели. Или уходи, земля большая, травы всем хватит. Уходи с нашей поляны, а магазин себе оставь, нам твой ларек не нужен. За 30 процентов – кормись. Тебе и дочке твоей 70 процентов за глаза хватит, в шоколаде будете. Прикинь, мил человек, шоколад повкуснее будет каши из мозгов!»
А Григорис даже не привстал со стула.
«Сядь и послушай, мил человек. Сядь вровень и послушай», – предложил он самому маленькому, тщедушному гостю, который рисовался за главного.
Предложил, а сам левой рукой нащупал нож в ящике стола, всегда приоткрытом на такой случай.
«Вот послушай. Я согласен. Дай пять, и по рукам».
Чеченец не удивился. Он презрительно усмехнулся и медленно, театрально вытянул пальцы горсточкой перед собой – не для пожатия, а, считай, для поцелуя. Григорис принял их в свою ладонь.
«Согласен на семьдесят. А тебе и вот этим твоим друзьям – тридцать, если вот тут, в подсобке, три раза в день сортир будете до свинячьего блеска полорасить!» – тихо и внятно выговорил он.
Не успел чеченец отдернуть руку, как Григорис сжал ее тисками своей маленькой, но, как бывает у самолюбивых людей небольшого роста, сильной ладони и дернул к себе – так в их краю, где он вырос, могут дернуть за хвост быка, чтобы свалить с ног. Второй рукой он прижал стальное острие одностороннего ножа к горлу, глубоко под челюстную кость, к сонной артерии.
«Дернетесь – проткну до глаза. Вылезет вместе с хрусталиком. Ясно? Сейчас уйдете и больше сюда ни ногой. Не ходите втроем, каждый мужчина сам себе господин. И не пугай, женой не пугай, дочкой не пугай. Можешь – убей, я новую жену найду, новую дочку заделаю. Но тогда каждого из вас я всей семьи лишу – детей, родителей накажу, братьев накажу и сестер. С этой минуты молитесь на мою жену, на дочь молитесь».
Они молча ушли, поджав хвосты и больше его не беспокоили. Хотя украинец, пятясь, все-таки пробормотал:
«Ну ты отморозок. Сколько у тебя