Подполковник посмотрел на наручные часы. Удовлетворенно хмыкнув, произнес:
– А знаете, сержант, у нас есть один занятный экземпляр, который я бы вам хотел показать…
Алексей, вскинув брови:
– Очень любопытно…
– Ну, что ж. Вперед, – скомандовал подполковник и встал из-за стола. – Только вот амуницию свою вы оставили бы пока здесь, сержант. Надеюсь, мы сюда еще вернемся.
– Есть оставить вещи здесь, – ответил Алексей.
Он шел за подполковником следом. Они вышли из кабинета, вышли на улицу, обогнули здание и оказались перед задним его фасадом.
Под навесом, крашенным когда-то суриком, вниз уходила лестница с исхоженными деревянными ступенями. Она была и некрутой, и недлинной. Вела, по всей видимости, в полуподвал. Перед решеткой, сваренной из арматурных прутьев и являющейся опорой для навеса, сидел на каменном валуне пожилой мужчина в гражданском. В руке он держал уже потухшую цигарку. Глаза его были прикрыты. Казалось, мужчина дремал или же даже спал. Но, услышав приближающиеся шаги, он открыл глаза, узнал хорошо знакомого ему человека и попытался встать.
Подполковник тут же пресек его попытку:
– Да сидите вы, Емельян Макарыч. Ну что, без изменений?
– Все по-прежнему, Георгий Семеныч, – ответил с огорчением в голосе мужчина, тяжело поднявшись на ноги.
– М-да, – неопределенно протянул подполковник. – Ну что я могу вам сказать, чем вас утешить, Емельян Макарыч? Да ничего утешительного сказать не могу, кроме разве одного, – езжали бы вы, Емельян Макарыч, с богом домой.
– Ну как это? – удивленно возразил мужчина. – А сын? Оставить его вот так, как есть, и укатить домой, не обнявшись, не поговорив… Ну как это, Георгий Семеныч?
Мужчина развел руками, отчего потухшая цигарка выпала и легла ему под ноги:
– Вот уеду, а он седни, а могет быть, и к завтрему возьмет да и оклемается. Хватится, а меня нет. Вот дак отец, скажет… Ну как это – уехать?!
Подполковник стоял перед мужчиной и молча, не нарушая его печальных излияний, слушал. Алексею было неловко встревать в чужие дела.
– И другое дело, – вынув из кармана накинутой на плечи кацавейки серую, помятую тряпицу и утерев ею нос, продолжил мужчина, – а вот вы же, Георгий Семеныч, или другая какая военная инстанция – хвать, да и признаете его врагом нашего народа. А ведь он не враг! Не враг он! Ну не может нормальный человек запамятовать, не помнить ничего о своей жисти. Никак не может! Забыть отца родного, мать, дом…
– Да успокойтесь вы, Емельян Макарович, –