гробовою раннею доской.
И катИт по их костям безвинным
круговой порукой дедовщина —
государственная ль, мировая?
Все законы Божьи попирая…
«Дети, мои дети…»
Дети, мои дети,
лучшие на свете…
Куда ж мне вас деть-то,
таких лучших, дети?
Несу вас, что крест.
Да вы ж – он и есть.
«Бывает, на ходу умрёшь…»
Бывает, на ходу умрёшь,
а всё идёшь, идёшь, идёшь…
«Макают в смерть… И достают…»
Макают в смерть… И достают.
Натешатся, и вновь – макают.
Господь, за что судьба такая —
ни жить, ни сгинуть не дают!
От волка – волк.
От утки – утка.
Ёж – от ежа.
Конь – от коня.
Господь, как холодно и жутко.
Что – от меня?..
«Боль, это и есть дорога в мир иной?..»
Боль, это и есть дорога в мир иной?..
«Встану против течения пыли…»
Встану против течения пыли
то ли надолбом, то ль – решетом,
чтобы вы сквозь меня проходили,
злато-сЕребро сеяли, мыли,
И спасибо… Спасибо на том.
«Загнали в угол. Только и в углу…»
Загнали в угол. Только и в углу
нашла я трещину, чтобы, её расширив,
вдохнуть от ветра, солнца и любви…
Что казематы серые твои,
судьба,
когда и в них цветёт надежда!
«Оборванный провод качается…»
Оборванный провод качается,
ни крошки в холодном дому.
И всё же ничто не кончается.
Душа от любви разрывается
теперь уж не знаю к кому:
к любому прохожему, к каждой
продрогшей собачьей спине…
О, ласки великая жажда!
О, сердце живое в огне…
«Стонут хляби, стонут веси…»
Стонут хляби, стонут веси,
в позлащённом поднебесье
мрак летит, как сатана,
побирается страна…
Похмеляется тоскою,
крестится не той рукою,
гола, боса и срамна —
Русь – пропИтая княжна.
Вянут щёки, стынут очи,
а продаться… нет, не хочет,
шепчет: «Грех!» – стократ грешна,
Русь, пропИтая княжна.
Вскинет руки лебедины,
белым платом серафимы
обовьют и вознесут
горькую на Божий суд.
И покается она,
Русь – пресветлая княжна,
скажет:
– В том моя вина,
что и в судный день… вольна!
Виноватый
– Явись, покажись, виноватый,
за коего маемся тут,
за коего сонмы распятых
России никак не зачтут.
Явись, может, миром отмолим?..
За что эта пропасть на нас?
– За что?