– Хорошо, отец, – согласилась она и снова уставилась в тарелку.
Там ее поджидали маленькие пирожные, но даже их не хотелось.
***
Авельрон все же пошел провожать ее до комнаты.
Странные ощущения. Вроде как и понимаешь, что это – брат, и что не сделает ничего дурного, но… все равно, страх никуда не делся. Постоянно кажется, что вот сейчас Рон повернется к ней, и глаза снова будут совершенно стеклянные, неживые.
Когда они отошли достаточно от обеденной залы и остались наедине, Рон осторожно прикоснулся к ее запястью. Алька невольно дернулась, отшатнулась.
Вздох.
– Я так и знал, что для тебя это все так и останется, – совсем тихое.
Она затрясла головой.
– Нет, нет. Нет! Ты… это не так. Ты не так понял. Просто…
Альке стало стыдно. В самом деле, Авельрон ведь не был виноват в том, что случилось. Это скорее ее вина, что позволила куполу рухнуть, а магистру – захватить тело брата.
Но Авельрон смотрел на нее так, что казалось, сам в эту минуту умирает от стыда и боли.
– Мне… рассказали, чем я был. – сказал глухо, – я не уверен, что после всего этого мне стоит оставаться во дворце.
– Ты не виноват, – выдохнула Алька.
Она почти не знала Авельрона, но одно знала точно: он пошел на большие жертвы, спасая Мариуса. И странно стыдиться того, в чем нет вины.
– Идем, – тихо сказал он, – отведу тебя в твою спальню.
Алька медленно пошла дальше. Щеки пылали. Мимо проплывали окна, из-за которых вся стена казалась ажурной. По галерее гулял ветер, и разговор как-то не клеился.
– Дворец на скалах, а у вас теперь нет крыльев, – сказала Алька, чтобы разбить гнетущую тишину, – как вы забираетесь на скалы?
– Я и сам здесь недавно, – напомнил Авельрон с усмешкой, – но мне уже рассказали, как лихо бывшие крагхи управляют роем. Теперь рой – наши крылья, Аля. Наверное, поэтому отец людей ни в грош не ставит. Они ведь не умеют летать, а мы все еще умеем…
– Но мы теперь тоже люди, – возразила она.
– Наверное, – эхом откликнулся Рон. Помолчал, а потом спросил, – он все-таки бросил тебя, да? Прости, что спрашиваю.
Она пожала плечами. Что здесь скажешь…
– Я сама дура. Надо было слушать Мариуса. А я… вообразила себе Пастырь знает что. В результате… видишь, тебя чуть не сожрала тварь.
– Не вини себя. Тебе казалось, что так будет правильно. Мы все ошибаемся…
– Да, но теперь…
Алька замолчала, быстро смахнула набежавшую слезинку.
Теперь она одна. Мариус ее оставил, и прав был… наверное, прав.
– Я говорил с ним, – вдруг сказал Авельрон, – когда он меня лечил. Ну, после того, как вышиб из моего тела ту тварь. Он мне все рассказал… Но я просил, чтобы он тебя не оставлял. Знаешь, что он мне ответил?
– Что? – слова застревали в горле.
Они