– Мне нужна была передышка… – ответила я, так же прямо глядя ей в глаза.
Она поблагодарила меня и сказала, что программу я могу выбрать по своему желанию.
Мы с Нелей безмятежно подкрашивали глаза, разложив на подоконнике свою косметику, как вдруг дверь с шумом отворилась и к нам в комнату с нотной папкой под мышкой вошел Коста.
Одинаковым движением мы сорвали со спинок кроватей халаты и, уже накинув их на себя, переглянулись: собственно, мы могли не торопиться, наши голоса не требовали никакого облачения, а для него мы были всего лишь голосами. Коста нащупал стул и без приглашения уселся, непринужденно закинув ногу на ногу.
– Так это мы с вами беседовали о Листе? – обратился он на звук моего голоса после того, как мы ответили на его приветствие. – Я узнал, что мы будем учиться в одной группе. Очень хорошо. Присядьте, девушки, будем знакомиться.
Я возразила, что мы спешим на занятия.
– Да? И что там вас ждет? – поинтересовался Коста. – Ах, хор? Да, я не люблю петь хором, – доложил он, сразу обозначив свою жизненную позицию.
– У вас, наверное, нет голоса, – предположила я.
– Нет, все именно так, как я сказал: не люблю петь хором, – отмел мое предположение Коста. – А вы, наверное, любите?
– Хочу попробовать, – сказала я.
– Лучше не пробовать, – махнул рукой он, – коллективизм – опасная болезнь, можно и голос потерять.
– С голосом ничего не произойдет, если не слишком громко настаивать на своем существовании. Извините нас, но мы уже опаздываем…
Я не могла скрыть своего раздражения. Меня возмутило, что он, хоть и слепой, вошел к нам без стука. И, судя по всему, сделал это намеренно.
Коста поднялся со стула:
– Что ж, желаю вам приятной спевки.
У меня был абсолютный слух, вот почему, поступив в музучилище, я попала в эту отдельную группу, состоявшую из трех слепых и одного слабовидящего. Мы учились на разных отделениях, но ежедневно встречались на теоретических занятиях. Сольфеджио проводила Ольга Ивановна, бывшая солистка оперного театра, энергичная пожилая женщина с круглым приятным лицом, покрытым сетью мелких морщинок, – такие лица в старости, по моим наблюдениям, бывают у людей с чистой совестью. Она любила слепых, всячески их приваживала и разговаривала с ними приподнятым тоном, свидетельствующим о том, что человек она хороший, что она постоянно находится в высоком градусе некой гражданской озабоченности, подразумевающей