Я растерялся, отвернулся, не понимая, смеется ли он надо мной.
– Извини. – Он на секунду прикрыл глаза, открыл их снова. – Не обращай внимания. Велти, – он глянул на кольцо, которое он держал, – был моим деловым партнером.
Был? Астрономические часы – жужжащие, шестеренчатые, с цепями и гирьками, штуковина в духе капитана Немо – громко всхрапнули в тишине, перед тем как отбить четверть часа.
– А… – сказал я. – Я просто. Я думал…
– Сожалею, но нет. А ты не знал? – спросил он, пристально взглянув на меня.
Я отвел взгляд. Я и не понимал, как мне хотелось, чтоб старик выжил. Несмотря на то что я видел – и что знал, – я как-то ухитрился выпестовать в себе ребяческую надежду на то, что он чудесным образом спасся, будто жертва убийства по телику, которая после рекламной паузы оказывается живехонька и идет себе на поправку в больнице.
– А это у тебя как оказалось?
– Что? – вздрогнул я.
Часы, я заметил, шли неправильно: десять вечера или десять утра, далеко до реального времени.
– Он тебе его дал, ты сказал?
Я неловко заерзал.
– Да, я… – чувство ужаса от его смерти было свежим, словно бы я подвел его во второй раз и теперь все происходило снова и снова, только я смотрел с другого ракурса.
– Он был в сознании? Он с тобой говорил?
– Да, – начал я и снова смолк. Чувствовал я себя очень жалким. Я сидел в стариковом мире, окруженный его вещами, и от этого он вновь резко ожил во мне: от сонной будто ушедшей под воду комнаты, от ее шуршащего бархата, от ее роскоши и тишины.
– Хорошо, что он был не один, – сказал Хоби. – Он бы этого не хотел.
Он зажал кольцо в руке, поднес кулак ко рту и поглядел на меня.
– Господи. Да ты ведь совсем малыш, – сказал он.
Я натянуто улыбнулся, не зная, какой реакции он ждет.
– Прости, – сказал он чуть более деловито, чтобы, как я понял, меня приободрить. – Просто… я знаю, как ужасно все было. Я видел. Его тело, – он, казалось, с трудом подбирал слова, – перед тем как туда приезжаешь, их подчищают, как могут, и говорят, что зрелище не из приятных, да это и без того ясно, но… вот. Нельзя никак к такому подготовиться. Пару лет назад к нам в магазин попала подборка фотографий Мэтью Брэди – снимки времен Гражданской войны, настолько неприглядные, что продать их было нелегко.
Я промолчал. Обычно я во взрослых беседах не участвовал, разве что, если прижмут, скажу там “да” или “нет”, но тут меня заколотило. Мамино тело опознавал ее друг Марк, который работал врачом, и со мной про это никто особо не разговаривал.
– Помню, читал я как-то рассказ про солдата – при Шайло это, что ли, было? – он обращался ко мне, но видел не только меня. – Или при Геттисберге? Про солдата, который от ужаса так обезумел, что принялся хоронить на поле боя птиц и белок. Всякую такую мелочь, маленьких животных, тоже ведь сотнями убивало под перекрестным огнем. Множество крохотных могилок.
– При Шайло за два дня