Одарка захлопотала, слила мужу на руки, подала рушник, и на столе запарили горячие галушки в сметане. Сама села рядом, застенчиво, но крепко прижалась. На том и закончился между кохаными конфликт.
9
Утро занималось, как обычно в эту пору, хмурое, слезливое. Неотложных дел в хозяйстве, кроме дойки коровы нет, можно понежиться в теплой постели, отоспаться за прошлые невпроворотные от дел дни и ночи. Неслышно ступая по земляному полу избы, Одарка оделась, подхватила подойник, а сама – к мужу:
– Граня, в хлеву тот лихой человек, боюсь его.
Евграф всколыхнулся, откинул одеяло, вскочил.
– Трошки обожди, пойдём вместе. – Евграф быстро натянул шаровары, накинул на плечи армяк, сунул ноги в калоши, и они пошли к сараю. На дворе довольно свежо, с севера тянул знобкий ветерок-бодрячок, как его уже окрестили мужики.
Евграф распахнул тяжёлую дверь из толстой плахи, и чуткая Милка тут же поднялась с тёплой лёжки, легонько мыкнула, повернула голову к хозяйке, получая всегдашний кусочек хлеба. Хозяин прошёл в глубину хлева, где скорчившись, лежал задержанный.
– Замёрз?
– Трошки, – Серафим сел неловко, мешали связанные за спиной руки.
– С кем же у тебя детишки, окаянная твоя душа? – Евграф потянулся развязывать верёвку.
– На постое у земляка. Старуха-мать у него, на её руках мои крохи.
– У твоего земляка детей нет что ли?
– Есть. Двое, уж пашут с ним. Три года он здесь. От него ходоки к нам были. Вот и соблазнили на вольные земли. Надел мой частью закустаренный. А чистое поле – три десятины, я нынче на своей кобыле поднял, угробил плуг и бороны.
– У нас не лучше пахота шла. Обломались. Ты вдову Глафиру, Емельяна сестру, знаешь?
– Слыхал, говорят, знойная баба.
– А ты уши, как осёл развесил, хозяйственная она, работящая, бездетная. Вот к ней и прикачнись. Хочешь – сосватаю?
– Как-то ты сразу быка за рога, – с недоверием вымолвил Сим.
– Я такой, не хочу тебя на порку старшине отдавать. Лучше уж к вдове.
– Чем же она богата?
– Живёт под крышей у брата. Надел земельный, усадьба. Корову с тёлкой, лошадь справила. Мужика только нет. Схоронила прошлым летом, не сдюжил дороги.
– Где жить с ней, коли крыша братова?
– До холодов зроби времянку, утепли. Видел, как я снопами закрыл крышу и стены? Степан тоже завернулся в солому.
– Надо обмозговать. Легко сказать…
– Глаза боятся – руки делают.
– Нехай будет по-твоему.
– Жинка корову подоила. Задам корму, да пойдём чай швыркать с ватрушками.
Возле избы стоял Степан, нетерпеливо поджидая Евграфа.
– Здорово ночевал, Граня!
– И тебе не хворать! Слава Богу, выспался всласть. Тут вот какая думка у меня, Стёпа, – и Евграф сказал о вдове.
Степан покрутил головой, глядя в глаза напряженно ждущего ответа Серафима, потеребил отросшую за осень смоленую