Ангелина и её попутчицы располагаются на поляне рядом с монастырём. Всё же вечером их, может быть, пустят переночевать в гостиницу. А здесь, на поляне, можно пока отдохнуть после длинной монастырской службы, перекусить и приготовиться ко всенощной. Они достают пирожки с капустой и грибами, варёную картошку, огурцы, и у Ангелины тоже есть с собой кое-что.
– Ангелина, а что ты такая бледная? Приезжай ко мне, я буду тебя молоком поить!
– Ангелина! Как хорошо с тобой!
– Ангелина! Мы с тобой вместе пойдём по святым местам! И в Дивеево поедем, и в Пюхтицы, и в лавру! С тобой хорошо и легко, я знаю! С преподобным преподобен будеши!..
И это при том, что внешность Ангелины была совсем не ангельская. Невысокая, немного угловатая, плотная, сероглазая, с вытянутым лицом, да ещё приобретшая в последнее время сутулость, могла ли привлечь внимание?
Ангелина! Что ты теперь собираешься делать? – этот вопрос она уже задаёт себе. И не знает ответа. Не знает, потому что этого ответа с некоторых пор не существует.
А вопросов стало больше. Казалось бы, должно быть наоборот. Казалось бы, вот теперь и нашла, вместе с истиной и духовной благодатью, мир в душе и успокоение. И начала жить тихой, благочестивой, спокойной жизнью, стараясь соблюдать заповеди и посещать богослужения в уже открывшихся после долгих лет атеизма храмах.
В их городке, провинциальном и бедном, таких храмов было несколько.
Советское время позади. Сейчас – ходи себе спокойно и езди, куда захочешь. Ходи в храмы. В тюрьму не посадят. И креститься можно открыто, и книжки духовные читать, с работы не выгонят, говорила её знакомая. Карьера не пострадает, даже наоборот, сложится успешнее, если, конечно, можно говорить в их городе о какой-то карьере. «Наступило и наше время, – говорила приятельница. – Теперь всё будет по-другому».
И у Ангелины точно всё пошло по-другому.
Городок их – в пяти часах езды от Москвы, в области, соседней с Московской, но в Москву она ездила редко. И училась поблизости от дома, в областном центре. В Москву ехали и стремились многие, но у Ангелины почему-то был страх перед этим огромным городом. Казалось, там так легко затеряться и пропасть, в этом Вавилоне, в этом Содоме, как называл столицу духовник Ангелины отец Нил.
И хотя открывались храмы, а партийные чиновники постепенно меняли свои кресла на какие-то другие, более соответствующие времени места, и сами становились православными, жизнь менялась как-то медленно и тяжело.
Преступности в городке не поубавилось, а даже, наоборот, прибавилось: если раньше парни ходили по вечерам с ножами, то теперь – с пистолетами. И поздно вечером на улице лучше было не показываться.
От