После чая арабы закурили, потихоньку разговорились. Мимолетно и сдержанно улыбались Сереге и спрашивали Хаттаба: что случилось? Тот, похоже, окончательно пришел в себя, даже щеки немного порозовели, но толком ничего объяснить не мог. Это было понятно без слов по его жалобному выражению лица и недоуменно разведенным в стороны рукам. Серега в беседе участия не принимал и напряженно обдумывал повод, чтобы безобидно улизнуть.
Вскоре заглянул чиф. Арабы потеснились, на образовавшемся пустом месте вмиг появились две подушки, а Исмаил подхватил чайник и скрылся за дверью. Григоричу, как и Сереге, рассиживаться не хотелось, но после такого безмолвного, но уважительного приглашения отказываться было никак нельзя. Чиф поблагодарил и сел. Взглянул на Басаева, потом на Серегу.
– Как он?
– Пока без сознания. Что-то никак не очухается. Меня зачем-то позвали.
– Ничего, сейчас пять минут посидим и пойдем. Я через часик еще зайду.
Чиф взял худую руку Басаева, положил на колени и нащупал пульс. Арабы уже знали, что такая процедура требует тишины, и тишина наступила. Чиф минуту смотрел на часы, потом обратился к Яхье.
– Выравнивается. Сто ударов и почти без аритмии. Это хорошо.
Яхья важно кивнул и повторил по-арабски. Как только он умолк, Басаев открыл глаза. Его тусклый взгляд скользнул по потолку и замер. Арабы кинулись к нему все разом, стали гладить руки и трепать за плечи.
– Подождите! – Чиф поднял руку и повернулся к Яхье. – Яхья, поговори с ним. Спроси, как его зовут. Узнает ли он тебя? Какое сегодня число, где он находится?
Яхья коротко рявкнул, и вновь наступила тишина. Чиф пододвинулся, Яхья сел рядом с Басаевым.
– Махмуд! Махмуд Хакли! Это я – Яхья! Ты помнишь, как тебя зовут?
Басаев долго не отвечал, разглядывал какую-то точку на потолке, а может, все еще видел не потолок, а черное звездное небо, но потом все же медленно перевел глаза на Яхью и тихо ответил.
– Он помнит, – сказал Яхья. – Его зовут Махмуд Хакли, его отца зовут Мохаммад Хакли, а мать зовут Фатима Хакли. А меня зовут Яхья аль Мохаммад – он тоже помнит.
Вошел Исмаил, протянул чифу поднос с одинокой чашкой чая.
– Исмаил, подойди! – скомандовал Яхья. – Кто это, Махмуд? Ты помнишь?
Губы Басаева слабо шевельнулись.
– Он сказал: «Исмаил»! Он помнит! Абдулла, подойди!… Юсеф, подойди!… Махмуд Мохаммад, подойди!… Саид, подойди!…
Пока Басаев опознавал присутствующих, чиф успел допить свой чай, отставил чашку и похлопал Басаева по плечу.
– Это чиф, – покорно прошептал Басаев.
– Ну, и слава богу! Яхья, чай и кофе ему не давайте. Пить захочет – пусть молоко пьет, чем больше, тем лучше. – Чиф запустил руку в карман брюк и вынул две упаковки активированного угля. – Потом дай ему это, шесть таблеток. И Хаттабу тоже. И не дымили бы вы здесь. Тут у вас и Геракл зажмурится.
Яхья