Лена перестала выводить узоры вилкой на старенькой, тщательно отмытой клеенчатой скатерти.
– Виткин папа – лучший на свете. И дом у них большой и красивый. И лампы везде… с хрустальными висюльками!
Лена уставилась на свисавшую с потолка лампочку без абажура с таким мечтательным выражением, что у Шуры заболело сердце. Совсем недавно крошечная Леночка сидела за столом на высоком стульчике и беззаботно болтала ножками. Какими бы ни были тогда Шурины тревоги, она мчалась домой сломя голову и успокаивалась только тогда, когда находила, что с Леночкой все было в порядке. Дочка росла покладистой, необычайно улыбчивой и легко шла на руки ко всем подряд. Няни в яслях, соседи, – все любили маленькую Леночку, потому что она никому не причиняла лишних хлопот и редко болела, словно понимала, как нелегко им придется, если Шура не сможет ходить на работу.
– Я коржики испекла, – сказала Шура, – молочные.
– Вита говорит, сладкое – плохо для фигуры, – сообщила Лена нравоучительным тоном.
– Нормальная у тебя фигура, – растерялась Шура.
– У меня лицо большое, – вздохнула Лена, – и ноги тонкие. Вот были бы у меня ноги, как у Виты, меня бы тоже ставили в первый ряд!
– Нормальные у тебя ноги, и вообще… – горячо возразила Шура и тут же смешалась, сама не понимая, куда ее завело это «вообще» и как оттуда выпутаться.
Из всех знакомых девочек Лена выбрала в подруги дочь Золотаревых.
– Мам, давай люстру купим, я в хозяйственном видела похожую, с висюльками из прозрачного пластика.
Лена сложила руки просительным ковшиком, как нищая девочка на обложке книжки, которую она получила во втором классе за хорошую учебу.
– Мы же на велосипед копим, – тихо сказала Шура.
– Почему у нас так мало денег! – В голосе Лены послышались близкие слезы.
– Ты же знаешь, я одна, – виновато пробормотала Шура.
Лена опустила голову.
Шура с жалостью посмотрела на дочку, густые Ленины волосы разделяла бледная полоска пробора, словно бежала по темному лесу тонкая светлая дорожка.
– Может, чаю тебе налить? – с надеждой спросила Шура.
Леночка любила чай, и раньше, до дружбы с дочерью Геннадия Петровича, она любила тихие вечера вдвоем. Обычно Шура сидела напротив дочери, пила пустой чай и удивлялась подарку судьбы. Леночка была умной и милой, она нравилась людям, и люди нравились ей.
– Не хочу, – отрезала Лена, – я коктейля, знаешь, сколько выпила, бананового? Два больших стакана! Только это и не стаканы вовсе, а фужеры!
Шура отставила пустую чашку и отошла к плите. Что-то едкое защипало глаза. Шура вытерла лицо рукавом, сняла крышку со сковороды и поддела ложкой котлету:
– Котлеты-то хоть будешь? Я добавила к желудочкам немного грудки.
– Мам, – сдавленным голосом спросила Лена, – он что, совсем нас не любил? Ты никогда ничего мне не рассказывала.
В ее голосе было столько боли и в то же время надежды, что