– Вам не стоит объяснять это мне, мистер Рэтбоун, – произнесла она и слабо улыбнулась в ответ. – Я уже достаточно долгое время провела дома, чтобы понять, что многие здесь предпочитают лелеять свои иллюзии, отвергая ту толику правды, которую я могла бы им предложить. Уродливая действительность невыносима, если не соседствует с настоящим героизмом; терпеливый труд, невзирая на невзгоды, верность долгу, когда, казалось бы, все цели утрачены, смех сквозь слезы… Но вряд ли это удастся выразить словами – если человек сам не прошел сквозь все это, он просто не поверит.
Лицо Рэтбоуна осветилось внезапной улыбкой.
– Вы более благоразумны, мисс Лэттерли, чем я ожидал. Теперь у меня забрезжила надежда на успех.
Эстер почувствовала, что краснеет, и немедленно разозлилась. Надо будет поговорить с Калландрой и выяснить, что та успела нашептать адвокату. Хотя, скорее всего, Калландра тут ни при чем; столь нелестное мнение об Эстер Рэтбоун наверняка составил после беседы с этим несчастным полицейским Монком. Если не считать нескольких мгновений полного взаимопонимания, Монк и Эстер ссорились постоянно. Да инспектор ни от кого и не скрывал, что считает Эстер заносчивой особой, вдобавок склонной совать нос в чужие дела. Хотя, конечно, первой свои взгляды на характер и замашки Монка высказала именно Эстер, причем со всей прямотой.
Рэтбоун обсудил с ней все вопросы, которые собирался задать на суде, все аргументы, которые, возможно, прозвучат из уст прокурора, все ловушки, которые обязательно будут ей расставлены. В заключение Рэтбоун еще раз предостерег Эстер против излишнего проявления чувств, дающего присяжным повод предположить, что она необъективна в своих суждениях.
Когда адвокат проводил обеих дам до дверей, было уже без четверти восемь. Эстер вновь ощутила, насколько она утомлена; снова заныла спина, заболели ноги. Мысль о свидетельстве в пользу Менарда Грея уже не казалась ей такой простой и ясной, как тогда, в Шелбурн-холле, где она объявила во всеуслышание о своем намерении.
– Он тебя немножко сбил с толку, не так ли? – сказала Калландра, когда они уселись в ее экипаж и двинулись в обратный путь.
– Будем надеяться, что он точно так же собьет с толку и обвинителя, – ответила Эстер, поудобнее устраивая ноющие ноги. – Мне кажется, Рэтбоун – крепкий орешек.
Смущенная собственной метафорой, она отвернулась от Калландры, демонстрируя старшей подруге лишь контур лица, обрисовавшийся на фоне фонаря кареты.
Калландра издала утробный смешок; уловка Эстер ее весьма позабавила.
– Милая моя, ты не первая женщина, которая не знает, как выразить свое отношение к Оливеру Рэтбоуну.
– Проницательности и представительной внешности может оказаться недостаточно,