А мама и тётя всё писали и писали – уже ради бабушки, она всё же ждала и ждала! А вдруг попал в госпиталь, потерял память, или в плен попал? И только меня иногда спрашивала: «Кларочка, ты веришь, может Валечка вернуться?». Я её просто обнимала покрепче: «Бабушка, чудеса ещё не прекращаются, он живёт у всех нас в сердце…».
Ожидание так и останется с ней, до конца.
…А пока мы бежали и бежали по чёрному морозному ночному Свердловску.
…Бежать нам ещё далеко, трамвай в это время не ходит. Очень сильный мороз. Я чувствую тёплую руку бабушки, она крепко сжимает мою ладошку, словно я прямо сейчас брошусь в бега. И мне совсем не страшно. Рука бабушки всегда горячая, даже без варежек.
Вот это мгновение – моя рука в горячей, храброй бабушкиной – подарок на всю жизнь.
Моя бабушка – Александра Степановна Вишнякова.
…Я бегу из школы вниз по нашей улице Обсерваторской. Тьма-тьмущая. Мы учимся в третью смену, поздно вечером. Из моей красивой и просторной двадцать второй уралмашевской, где мама работала секретарём и библиотекарем, а ещё вела кружки рукоделия, меня перевели в тридцать восьмую на окраине города. Родители домой приходят только спать. К нам в комнату подселили эвакуированного мужчину (это называется «уплотнение»). И меня с другим внуком Борей – сыном дяди Алёши, который служил на Дальнем Востоке и уже был тяжело ранен в стычке с японцами на Халхин-Голе, – переправили к бабушке. Борьку я вожу в заводской детский сад. А кода он болеет (часто!), хожу забирать его обед, несу его в судке с тремя отделениями (дедушка сам сделал). Чтоб только не поскользнуться, не упасть, не уронить суп, омлет из яичного порошка и компот, ведь больного Борьку котлетами из картофельных очисток трудно на ноги поставить…
Из школы в темноте идти страшно, ничего не видно, и тут по ноге что-то бьёт с дикой силой. Кто-то с противоположной стороны улицы метнул полено в меня. Я вскрикиваю и плачу, – почему-то тихо, наверно, чтобы ещё хуже чего-то не произошло. И тут из темноты – бабушкин голос: «Это ты, Кларочка? Я здесь, бегу!». Она бежит из темноты мне навстречу – маленькая, худенькая и кричит в полный голос: «Кто тебя обидел, я ему сейчас башку оторву!». А она – может! Я смеюсь сквозь слёзы. Подумаешь, полено! Она ради меня всё может, моя бабушка!
Мгновение, мимолётность.
С началом войны рухнуло всё так хорошо сложившееся – моя музыкальная школа, моя родная двадцать вторая, ансамбль песни и пляски, где взрослые десятиклассники таскали меня, маленькую плясунью, на плечах, когда я засыпала после концертов в госпиталях, где лечились раненые в боях с белофиннами. Почему брали меня с собой взрослые ребята? «Потому что ты, кроха, их до сердца достаёшь, у них ведь дома где-то свои такие дети! Понятно?»
Наш школьный театр. Наш школьный хор. Семейные выезды по воскресеньям в тайгу или на озеро Балтым. Всё ушло!.. Какие выезды? Взрослые работают круглые сутки. Город в затемнении. Война.
Редкая