Оба шаркнул ногой по темной скользкой куче под ногами, оценивая эту твердую, как камень, массу. Желудки животных знали свое дело; навоз замерзал прежде, чем он успевал его убрать; за долгую холодную зиму слой нарастал за слоем… Время от времени Оба разбрасывал поверху солому, чтобы ступать было безопаснее. Ему вовсе не хотелось, чтобы мать поскользнулась и упала. Но проходило совсем немного времени, и снова солома покрывалась заледеневшей жижей, и приходила пора настилать новую…
– Мама, все кругом замерзло.
Он всегда вычерпывал грязь с пола, как только она размораживалась и появлялась возможность ее подцепить. Весной, с потеплением, когда хлев заполняли жужжащие мухи, он запросто снимал грязь целыми слоями. Но не сейчас. Сейчас она представляла собой спаянную воедино твердую массу.
– Вечно эти оправдания! Разве не так, Оба? Для своей матери ты находишь только оправдания. Ты, никому не нужный выродок…
Она сложила руки на груди, сердито глядя на него. Оба не мог говорить неправду, не мог притворяться, и она хорошо знала об этом.
Оба пристально оглядел темный хлев и увидел тяжелую стальную лопату-черпак, прислоненную к стене.
– Я все уберу, мама. Возвращайся домой прясть, а я хорошенько вычищу весь хлев.
Он не очень представлял себе, как отскрести твердую замерзшую грязь, но знал: придется сделать это.
– Начинай прямо сейчас, – рявкнула мать. – Используй остаток дня. Когда стемнеет, я хочу, чтобы ты сходил в город к Латее за лекарством для меня.
Теперь он знал, почему она искала его в хлеву.
– Колени снова болят, – пожаловалась она, как бы желая оборвать все возможные возражения с его стороны.
Он никогда не возражал. Хотя и желал бы. А она всегда знала о чем он думает.
– Сегодня ты начнешь в хлеву, а завтра можешь убирать грязь повсюду, пока все не вычистишь. А до конца дня ты должен сходить мне за лекарством.
Оба потянул себя за ухо и уставился в пол. Он совсем не хотел видеть Латею, женщину с этими снадобьями. Он ее не любил. Она всегда смотрела на него, как на ничтожного червяка. Она была злобной, как фурия. А что еще хуже, она была колдуньей. Тот, кого Латея не любила, непременно подвергался страданиям. Все боялись Латею, поэтому Оба не чувствовал себя в своей нелюбви к ней одиноким.
– Я схожу, мама. Я принесу лекарство. И ты не беспокойся, я начну отдирать эту грязь, сделаю все, как ты сказала.
– Мне приходится растолковывать тебе каждую мелочь, да, Оба? – Мать прожгла его взглядом. – Не понимаю, какой смысл растить такого бесполезного выродка, –