Мать по-прежнему пронзительным голосом звала его, и он попытался вспомнить, что такое мог натворить. Мысленно просмотрел список каждодневных домашних забот, которые она возложила на него, и не смог припомнить ни одного не сделанного дела. По природе он не был забывчив, а кроме того, все его обязанности повторялись изо дня в день. Все, что надо сделать в сарае, давно сделано, и у матери нет причин спускать на него всех собак.
Впрочем, разве можно оградить себя от ее сокрушительного гнева. Ведь она вполне могла придумать ему такую работу, в которой раньше попросту не возникало необходимости.
– Оба! Оба! Ну сколько раз я должна тебя звать!
Он мысленно представил себе ее маленький злобный рот, кривящийся, когда она произносит его имя. Ведь мать считает, что он обязан появляться в тот самый миг, как только она позовет. У этой женщины голос, от которого порвется даже крепкая веревка.
Оба прошел боком, чтобы не задеть плечом боковую дверь. Повсюду пищали крысы, шмыгали у него из-под ног. Наверху сарая был сеновал, а внизу размещались дойная корова, две свиньи и два быка. Корова все еще находилась в сарае. Свиней выпустили к дубу, где они могли выискивать под снегом желуди. Быков Оба видел через большую дверь – они паслись во дворе.
Мать стояла на холмике из замерзшего навоза, уперев руки в бока. Из ее ноздрей вырывались клубы пара. Словно дым у разъяренного огнедышащего дракона…
Мать была женщиной крупной, широкой и в плечах, и в бедрах. Короче, широкой во всех местах. Даже лоб у нее был широким.
Оба слышал от людей, знававших ее в молодости, что раньше она была привлекательной женщиной. И в самом деле, когда он был еще мальчиком, у нее было несколько поклонников. Однако шли годы, и постоянная борьба за существование привела к тому, что красота ее увяла, лицо превратилось в мешанину глубоко прочерченных временем морщин и обвисших складок кожи. Давно уже перестали захаживать ухажеры.
По черной с наледью земле Оба прошел внутрь хлева и, держа руки в карманах, встал перед матерью. Она огрела его по плечу увесистой палкой:
– Оба!
Он вздрогнул, и она саданула его еще три раза, с каждым ударом произнося:
– Оба!.. Оба!.. Оба!..
Несколько лет назад такая трепка оставила бы на его теле синяки и шишки. Но теперь он был слишком крупным и сильным, чтобы испытывать боль от ударов палки. Это злило мать еще больше. А у него начинали гореть уши от злости, с которой она произносила его имя. Со своим маленьким злобным ротиком она напоминала Обе паука. Черную вдову…
Он ссутулился, стараясь казаться поменьше.
– Что случилось, мама?
– Где ты болтаешься, когда тебя мать зовет?
Ее