«Туда Соломе и дорога! – неожиданно обозлился учитель английского. – Надоел за три года упрямый колясочник».
Спустя месяц после появления Павла Соломатина в интернате к Голубеву по электронной почте обратился московский нотариус. Он предложил деньги за ежемесячные отчеты о состоянии мальчика-инвалида. Дэн согласился. С тех пор приходилось изображать дружбу с мальчишкой, из физиотерапевта сведения вытягивать и тайно копировать заключения врачей из медицинской книжки подростка. В прошлом месяце Дэн сообщил в письме, что Соломатин впервые назвал имена родителей и вспомнил, что часто играл с маленькой девочкой. Недавно физиотерапевт сделала пометку, что зафиксировала слабую чувствительность ног. Сегодня, когда Дэн копировал медицинское заключение, его застукала Валентина Николаевна. Пришлось наплести какую-то ерунду. Получилось неубедительно.
Но ничего, скоро лишняя нервотрепка закончится. Для этого нужно выполнить поручение Тиски, и сплавить мальчишку.
– Чего Солома боится больше всего? – спросил Голубев.
Худенький Кисель, подпертый костылями, умудрился пожать плечами.
– Остаться на всю жизнь инвалидом.
– Эта неприятность ему уже гарантирована.
– Солома упертый. К спинке кровати фанеру приставил, ногами пытается давить, упражнения разные делает. Я с рождения такой, свыкся. А Солома помнит себя на ногах.
– По-моему ему память отшибло после аварии.
– Чего-то, может, и вылетело из башки, а живые ноги никто не забудет.
– А что он любит?
– Смотреть в окно, когда идет снег.
Дэн откинул крышку пианино, прошелся длинными пальцами по клавишам. Инструмент ответил невнятно. Дэн покачал головой, привычные ориентиры – боль и любовь, ничем не помогли ему. И как с таким колясочником работать, где его болевые точки? Хорошо, что существуют другие покладистые дети.
Дэн ласково погладил Киселя по щеке.
– Ладно, ступай. На днях прокатимся ко мне на квартиру.
5
У меня сильные руки, потому что они мне заменяют ноги. У вас на пятках грубая кожа? У меня такая же на ладонях. Им вечно приходится толкать шершавый обод.
Я еду по коридору. Манжеты рубашки трутся о колеса, одежду бесполезно стирать. Сейчас еще ничего, сухое лето, а вот по весне, когда грязища – караул!
На кой нам выдают светлые рубашки, если рукава все время черные? Зимой я вообще не могу выбраться на воздух, сижу у окна и любуюсь чистым снегом. Когда-то я радостно бегал по сугробам и даже – подумать страшно – катался на горных лыжах! Как же давно это было, в другой нереальной жизни.
За две зимы в интернате я только раз проехал по заснеженной дорожке. Мне помогала Валентина