В этом месте Агафонкин остановился и, посмотрев на меня внимательно, добавил:
– Вы, конечно, понимаете, что на самом деле нет никакого прошлого и никакого будущего. И то и другое – лишь точки-события, которые можно описать четырехмерной системой координат. Ну, как на карте. Вы же не скажете, что Эверест, например, находится в будущем по отношению к Монблану, оттого что у него другие долгота и широта?
Я согласился, что утверждать подобное было бы странно. Хотя окончательно поручиться не взялся б.
Успокоившись, что я разделяю его точку зрения на отсутствие прошлого и будущего, Агафонкин продолжил:
– Теперь представьте другого путешественника; он движется вдоль мировой Линии Событий, сохраняя собственное время, независящее и несовпадающее со временем Линии Событий. Это Неинерциальный Наблюдатель. Вот я, – вздохнул Агафонкин, – я и есть такой Неинерциальный Наблюдатель.
После того как Агафонкин покинул время, кажущееся нам настоящим, я написал стихи про наш ночной разговор. Вот они:
Грустный наблюдатель
Скользящий
Вдоль Линии Событий
Что ищешь
Что хочешь узнать
Понять
У тебя – своя система отсчета
А у мира – своя
Оттого не поймешь ни хуя
Единственная жизнь, которую Агафонкин не мог видеть, была его собственная. В его жизни не было времени – лишь странная, вакуумная пустота. Когда Агафонкин пытался смотреть на свою жизнь, она выглядела словно пространство внутри туго надутого резинового шарика. Его жизнь выглядела как сдавленный воздух.
Жизни обитателей Квартиры – Матвея, Мансура и Митька – Агафонкин видел, но путешествовать по ним не мог.
Время Матвея Никаноровича пестрило, словно рябь на экране телевизора, когда теряется сигнал, и различить отдельные моменты не представлялось возможным. Агафонкин пытался много раз прыгнуть в какой-нибудь из кадров этой жизни, подолгу держа Матвея Никаноровича на руках, но не мог: было некуда прыгать.
Время Мансура виделось Агафонкину чередой моментально сменяющихся картинок – непрерывно вращающийся калейдоскоп. Жизнь Мансура пряталась в этих наслаивающихся друг на друга образах. Время Мансура казалось одной из его галлюцинаций – без смысла и цели, алкогольный дурман.
Удивительнее же всего выглядело время Митька: темная вода, непрерывный поток. Как войти в определенную точку потока? Войди, и тебя унесет, увлечет, растворит. Сам станешь темной водой. Такая вода течет зимой подо льдом.
Жизнь Митька пахла железом.
Глава первая
КиевПаркПушкинаБрест-Литовскоешоссе-7июля1934года15:20
Выемка