Однажды Мансур выпил с местными алкашами что-то жидко-техническое, и Квартира на несколько дней превратилась в поле боя громадных роботов, оснащенных фантастическим оружием будущего. Бой шел несколько дней, нарушая привычную тишину и тревожа размышления Матвея Никаноровича о сути априорных форм восприятия в трудах Иммануила Канта. Мансур отказывался остановить интервенцию, уверяя, что он “только начал, а дальше они сами”, и война роботов продолжалась в Квартире почти неделю, постепенно сходя на нет без видимых для участников результатов, как часто случается с войнами и за пределами галлюцинаций.
Когда роботы, наконец, потаяли, испарившись в напоенный насилием и ионным облучением воздух Квартиры, Агафонкин спросил у Мансура, кто победил. “Победила дружба”, – уверенно и скоро ответил Мансур и попросил у Агафонкина денег на похмелье. Агафонкин отказал, не обращая внимания на угрозы превратить Агафонкина в мокрицу и навеки поселить под раковиной в кухне. “Подумай хорошо, Алеша, – не унимался Мансур, – ведь целый век будешь жить мокрицей – ни баб тебе, ни выпивки – что за радость? А так дал пятьсот рублей, и мне хорошо, и тебе покойно”. Агафонкин согласился с логикой мансуровских рассуждений, но денег не дал: трезвый тот был не опасен.
“И зачем мы его держим в Квартире? – в очередной раз подумал Агафонкин, проходя на кухню. – Пользы от него никакой, одни беспокойства”.
Он заглянул в гостиную, где стояли большой старый диван не вполне определенного цвета, овальный полированный стол с тремя задвинутыми под него стульями и четвертым у стены и детский манеж. Манеж был пуст, за исключением лежавшей в нем книги Ницше “Über das Pathos der Wahrheit”. “О пафосе истины”, – мысленно перевел Агафонкин. – Зачем он читает? Ему и так все известно”.
Агафонкин посмотрел на задумчивого годовалого младенца в золотистого цвета ползунках, сидящего на диване с бутылочкой детского питания, и поздоровался:
– Здравствуйте, Матвей Никанорович. Приятного аппетита.
Младенец