Он подбоченился, насмешливо изображая протест.
– К вашему сведению: у мужа Старой Марты в молодости была дама сердца в Маунт-Верноне, на другом берегу Потомака. Жена его лучшего друга.
– Так, может, это Старой Марте совсем не хотелось улыбаться?
Он усмехнулся, и я почувствовала себя остроумной.
– Вот вы так думаете, но, между прочим, Старая Марта в ту пору с ума по нему сходила. Как и множество других женщин. Они боролись за право танцевать с ним и локтями прокладывали себе путь, чтоб пожать ему руку.
– Даже несмотря на то, что он не улыбался?
– Может быть, именно поэтому. Женщины любят таинственных, обуреваемых думами мужчин.
– Я не люблю.
Он засмеялся.
– Тем лучше для вас. Тогда вы, возможно, не будете разочарованы, узнав, что Лихой Джордж на этом портрете не улыбается потому, что во рту слева у него отсутствуют зубы.
– Бедный Джордж.
– Действительно, бедный Джордж. Его новая вставная челюсть была просто ужасна. Такое впечатление, что дантист не смог как следует подогнать ее.
– Ого, – протянула руку я, – так вы крупный специалист по мистеру Вашингтону и его стоматологическим проблемам, мистер…
Он мягко пожал мои обтянутые перчаткой пальцы.
– Осгуд. Сэмюэл Осгуд. А вы?..
– Френсис Локк.
– Приятно познакомиться, мисс Локк. Со всей серьезностью заявляю, что я вовсе не эксперт ни по мистеру Вашингтону, ни по его проблемам с зубами, ни по его возлюбленным. Я просто провел небольшое исследование, потому что мне нужно было узнать, почему на картине Стюарта нижняя челюсть президента кажется такой уродливой. – Он окинул долгим взглядом оригинальный портрет. – Стюарт не стал бы писать такую натянутую улыбку, если бы Вашингтон не улыбался так на самом деле. Если вы еще не поняли, скажу, что Гилберт Стюарт – мой герой.
Я как следует разглядела его репродукцию.
– Ваша копия просто совершенна.
– Вам, наверно, любопытно, каковы мои собственные картины. Удаются ли они мне так же хорошо, как копии работ мастеров.
– Вовсе нет, – смеясь, возразила я, хотя он абсолютно верно отгадал мои мысли.
– Не могли бы вы одолжить мне свой блокнот и карандаш? Пожалуйста.
Я выполнила его просьбу. Он окинул изучающим взглядом мое лицо, а потом уставился мне в глаза. Когда я внутренне сжалась под его пристальным взглядом, он поднял карандаш, измеряя им пропорции моего лица, сделал несколько пометок и начал быстро-быстро рисовать. За то время, которое мне требовалось, чтоб перед сном расчесать и заплести волосы, он закончил набросок и перевернул блокнот. Я увидела прекрасный карандашный портрет, передающий даже сомнение в моих глазах.
– У меня в самом деле такой скептический вид?
Он только улыбнулся.
– Этот портрет нужно показать моей семье. Домашние постоянно ставят мне в вину возмутительную импульсивность, но я не настолько импульсивна, чтобы притащить в дом бродячую собаку, или кормить на задворках бездомных кошек, или потратить все