– Успел, молодец, Василий Иванович! – выкрикнул Соколов и переключился на радиосвязь. – Всем вперед! Внимание, в селе танки. Пропускать пехоту вперед!
«Тридцатьчетверки» рванули в село, ломая заборы, бревенчатые перекрытия огневых точек, шаткие строения.
Треск автоматов стал громче, начали рваться гранаты. Бой шел за каждый дом. В небо взлетели две зеленые ракеты. Командир стрелкового батальона показал, что зацепился за крайние дома. Это значило, что сейчас усилится нажим и со стороны шоссе, в бой пойдут основные силы. Немцам не удержаться.
Соколов повернул голову, хотел убедиться в том, что вся его рота вошла в населенный пункт и пехота не отстает от нее. Ствол пушки немецкого танка, торчавший из-за дальнего дома, он заметил лишь в тот момент, когда из него вырвалось пламя. Удар пришелся в моторный отсек, и «Зверобой» сразу встал, будто наткнулся на стену.
Лейтенант так стукнулся головой о край люка, что из глаз его полетели искры. Хорошо, что удар смягчил мягкий валик на шлемофоне.
Двигатель не работал. Башня разворачивалась в сторону врага. Но тут Соколов ощутил второй удар болванки. Снаряд угодил под самую башню и заклинил ее. Где-то рядом матерился Логунов, кричал, что не может повернуть башню. Бабенко, судя по всему, пытался растормошить Омаева и привести его в себя. Видимо, чеченец был ранен или просто оглушен.
– Всем покинуть машину! – приказал Соколов и тут же в страхе почувствовал, что его голос стал каким-то слабым.
Члены экипажа могли не услышать командира, а без его распоряжения танк никто из них не покинет.
Алексей проснулся в холодном поту на госпитальной койке и закрутил головой, глядя по сторонам. Нет, тот бой ему снова просто приснился, а темнота потому, что ночь. Лейтенант откинулся на подушку, вытер правой рукой с лица липкий пот.
Да, именно так тогда все и было. Он не справился, потерял танк и едва не погубил ребят. Хорошо еще, что Логунов действовал правильно. Он ведь не только наводчик орудия, но по уставу еще и командир танка. А «Зверобой» – всего лишь командирская машина. Если бы Логунов не продублировал приказ лейтенанта, то все сгорели бы в машине.
Соколов лежал, глядя в потолок, и вспоминал, как снизу в люке показалась безжизненно мотающаяся голова Коли Бочкина. Заряжающий был оглушен и еле шевелился, но Василий Иванович сумел подтащить его к люку и подать командиру. Соколов вытащил ефрейтора, потом помог самому Логунову, который был ранен и истратил остатки сил, спасая заряжающего. Потом они с механиком-водителем доставали Омаева, куртка на спине которого была в огне. От попадания последнего снаряда дизельное топливо разлилось и загорелось.
Что было потом, Соколов не помнил. Кажется, Бабенко тушил машину, а он сам стрелял из «нагана» в немцев, прикрывал своим телом раненых товарищей. Его левая рука онемела, в ней жарко пульсировала кровь. Потом рядом грохнул взрыв.
– Что, браток, не спится? –