– Дай ему денег! – повернулся к Фирсу Ронислав Вакулович.
Истопник нехотя бросил парнишке монету. Та сверкнула в воздухе и в одно мгновение очутилась в чумазой ладони.
– Что ж ты госпоже Бук покоя не даёшь?.. – проворчал шофёр. – И так скандал, а тебе всё неймётся!
Дедуктивист пожал плечами и повернулся к беспризорнику.
– Не согласишься ли ты, мой друг, отнести письмо? – спросил Ронислав Вакулович. – За плату, конечно!
Глаза мальчишки вновь загорелись. Он с независимым видом кивнул и сплюнул на мостовую.
– Благодарю, – серьёзно сказал сыщик. Он обвёл взглядом внутренности паромобиля, но не увидел чего-либо подходящего. Тогда Вийт вынул из петлицы мундира бутоньерку с алой лилией и протянул её беспризорнику. – Передай это той самой госпоже Бук. Скажешь: от Ронислава.
– От Ронислава, – покладисто кивнул парнишка, забирая цветок.
Фирс, не дожидаясь приказа, достал ещё одну монетку и отдал её беспризорнику.
Тем временем анатомический поэт оказался уж совсем в плачевном положении. С десяток рук трясли фонарный столб, и юноша явственно начал с него соскальзывать.
– Оставьте того господина в покое, – сказал Вийт, продолжая с любопытством следить за перипетиями неравного сражения.
– Ну да! – мрачно пробурчал мальчишка.
Вийт глянул на Фирса, и тот достал третью монету.
– Так-то оно так!.. – замялся беспризорник, оглядываясь на своих товарищей.
– Вдвойне, что ли? А этот гений стоит такой платы? – с сомнением посмотрел на бунтаря сыщик.
Поэт был обречён. Он с трудом удерживался на трясущемся фонарном столбе и едва успевал уклоняться от летящих в него камней.
Фирс вздохнул и извлёк ещё одну монету.
Беспризорник схватил хаптусъ гевезенъ[5], замысловато свистнул, и вся ватага, заулюлюкав на прощание, унеслась. Лишь голые пятки сверкнули на перекрёстке.
Поэт, растерянно оглядывая внезапно опустевшую улицу, испуганно хватаясь за столб, пополз вниз.
Мундир выдавал в нём студента, внешность и манеры – длинную родословную, мягкость черт – детство, полное безделья. Лицом и голосом он казался слишком юн для университета, но в условиях домашних теплиц подобные запоздалые возмужания нередки. Ввиду субтильности телосложения форменная одежда сидела на нём мешком. В общем, что тут говорить, он был поэт.
– Да юноша спуститься сам не может! – Вийт с удивлением кивнул на пленника фонарного столба.
Ответить его верный помощник не успел. Трубадур пищеварительных каналов сорвался и полетел вниз, навстречу безжалостным булыжникам мостовой.
Раздался вскрик, более похожий на визг, звук удара, и в воздух взмыло облако дорожной пыли.
– Живы? – крикнул Вийт, неспешно приближаясь со своей тростью к месту катастрофы.
Рифмоплёт зашевелился и неуклюже сел на земле.
Фирс порылся в паромобиле, извлёк одёжную щётку.
– Вот, можете привести