Алексион одиноко стоял в стороне, прижавшись щекой к борту. Ему было непередаваемо тяжело.
Вскоре на корабль взошел мужчина с худым, озлобленным лицом и пронзительными недобрыми глазами. У мужчины был длинный нос, прорезанные морщинами щеки, тяжелые челюсти. Когда он улыбнулся, приветствуя Эшмуназара, его улыбка заставила вспомнить оскал хищного зверя.
При взгляде на этого человека Алексион неожиданно почувствовал, как у него похолодело в груди, а над верхней губой выступили мелкие капельки пота. Мужчина шел неслышно, ступая худыми, острыми, словно циркуль, ногами по деревянному настилу палубы, а мальчику казалось, он слышит грохот.
Он отвернулся от берега и смотрел теперь только на двух мужчин, разговаривающих на палубе, – Эшмуназара и того злобного, что только что пришел. Мальчик не слышал, о чем они говорили, но сердце его бешено колотилось в груди: он чувствовал, что его будущее, несомненно, будет связано с этим злодеем.
Эшмуназар позвал Алексиона. Тот с трудом перевел дыхание и приблизился, едва передвигая ноги, в какой-то детской надежде своей медлительностью задержать надвигающееся будущее, несомненно страшное.
Пришедший мужчина посмотрел на ребенка оценивающим взглядом, полным одновременно и равнодушия, и презрения. Затем схватил мальчика, пощупал руки, проверил зубы, больно ущипнул за ягодицы. От этих действий страх Алексиона неожиданно прошел, сменился ненавистью. Он понял, что его продают. Он видел, как Эшмуназар взял деньги. Лицо финикийца при этом выражало довольство: удачно, удачно…
Между тем мужчина, купивший Алексиона, связал мальчику веревкой руки и, дернув за конец веревки, приказал:
– Иди за мной.
Алексион повернулся к Эшмуназару. Горящие глаза мальчика, казалось, могли прожечь богатый наряд купца до дыр. Как истинный сын Египта, Алексион пожелал на прощание своему похитителю:
– Да не одолеет твой Ка[19] врагов твоих, да не ведает твой Ба дороги к вратам.
Мальчик был слаб в силу своего возраста и бессилен что-либо изменить в своей судьбе. Проклясть – это все, что ему оставалось.
И хотя Эшмуназар не признавал египетских богов и, казалось, их не боялся, спокойствие и убежденность, с какими ребенок высказал проклятие, шевельнулось беспокойством в его нечестном и подлом сердце.
Рынок рабов был недалеко. Тут же, на портовой площади. Нескончаемый гул, крики, возгласы, свист бичей. Обыденная брань продающих, бессмысленные проклятия продаваемых. Алексион все подмечал. И затравленные лица рабов с глазами одновременно испуганно-усталыми и надеющимися, и враждебные лица надсмотрщиков. Тяжкий запах пота витал над этим скопищем человеческих тел. Здесь были представители разных племен – сирийцы, фригийцы, египтяне, евреи, скифы,