Увидев меня, она оживилась и подошла к решётке.
– Папа!
Мы немного всплакнули, и я сказал:
– Зачем всё это? Теперь тебя посадят, а я ничего не смогу сделать!
– Пап, просто… Надоела такая жизнь, надоела. Когда ты горбатишься на работе и получаешь по несколько пфеннингов в неделю…
– Да ты всегда жила в достатке! А пошла работать по своей воле, хотя я могу тебя обеспечивать.
– Я не хочу быть от кого-то зависимой, пойми! Да, я живу в достатке, а как же большая часть населения страны? Они именно так и живут!
– Лучше о себе думай. И вообще, ты говоришь словами Йенса!
– С чего ты…
– Да потому, что при каждой встречи он мне это заливал в уши.
Она помолчала.
– Я пошла на это по своей воле, и он здесь не причём…
– Но он помог тебе, подтолкнул к этому.
– В какой-то степени да, и всё же…
– Что?
– Он не внушал и не заставлял, и у меня был выбор… И ещё: я начала писать эту пьесу задолго до знакомства с ним.
– Кстати, а о чём ты думала, когда писала её?! Её сожгут, понимаешь? А тебя, так как ты совершеннолетняя, помимо срока припишут штраф до 45000 марок!
– А я и не собиралась опубликовывать её.
– Тогда зачем спрашивала меня насчёт Рейха?
– Сначала хотела, но потом поняла, что… Нет, ничего не выйдет. Я… я хотела просто показать это, может, даже копии сделать для своего окружения: друзей, коллег…
– Да это до пятнадцати лет тюрьмы! – Я нагнулся к её лицу и заговорил тише: – Твоя пьеса… послужила этому митингу?
– Я её дала только Йенсу, но он ничего не кому не говорил и не давал.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Потому что он после прочтения копии сжёг её при мне.
Со вздохом я выпрямился.
– Мы по тебе скучаем: я, мама, Анели… Не пойму я тебя, милая, не пойму. Прости.
На её глазах появились слёзы. Я не выдержал и отвернулся, подумав:
«А сам прикрывал преступника несколько дней! Ещё легко отделался…»
Состоялся суд, и её посадили на пять лет. Сердце у меня сжималось при виде её бледного лица! Я прекрасно знал, что день назад судили Йенса, и его посадили на шесть лет. Возможно, он был даже инициатором митинга, но ничего не известно насчёт этого. Со мной была Хедвиг, а Анели просто не впустили. Но они обе обливались слезами.
Когда заседание закончилось, я только тогда оглядел присутствующих в зале и заметил среди них… Ауэр!
У меня сердце в пятки упало.
«Ну, всё, сейчас побежит к журналистам».
Выйдя из зала, я нагнал её и больно схватил за руку, отвёл в сторону, к стене. Она повернулась ко мне: на её лице застыл ужас.
– Что вы…
– Только попробуй, слышишь?! Только попробуй что-нибудь сказать журналистам, попробуй! Я из тебя все потроха…
– Да