И милостиво согласился:
– Звони!
2.
Дождь редкий и холодный простучал ночью по листьям парка. Отчего-то в середине августа пришло похолодание, пришло совсем некстати. Не вовремя.
Бродяга Любанин, Викентий Демьянович, совсем к похолоданию этому не был готов.
Да и дождь пошёл как-то неожиданно. Без предупреждения. Нет, чтобы тучи какие с вечера, или хотя бы прохладой дождевой загодя пахнуло.
Ничего такого не было.
Вечер был ясный, небо розовело безмятежно, редкие облачка плыли себе медленно по этому самому небу да плыли, потихоньку плыли, мирные да тихие.
Благодать медовая разлита была в воздухе, и ветерок лёгкий запахи травяные разносил во все стороны. Трава под ветерком шелестела мерно, убаюкивала.
Расслабил тот вечер Любанина, обнадёжил, поманил на скамейку парковую, на свежем воздухе заночевать. Обещал сон мирный и здоровый, а не то, что на вокзале – в духоте, толчее и шуме неумолкающем.
Обещал, и обманул. Такая жизнь пошла, что и самой природе нельзя верить.
Заснул Любанин летом, а проснулся, получается, осенью. Едва ли не в конце сентября.
Как засыпал, так верных двадцать градусов летнего тепла было. Так что он и накидку (бывшую в прежней своей жизни декоративным синим настенным ковриком) из мешка доставать не стал. Одним пиджаком укрылся, мешок под голову подложив.
А проснулся среди ночи, часу примерно во втором, в самом что ни на есть собачьем холоде, при пяти градусах осенних, стуча зубами.
Да ещё и мокрый.
Дождь лил… Нет уж, не как из ведра. Водопадом лил, сплошным потоком. Окатил разом, щедро, с головы до ног.
К сырости Любанину было не привыкать, в тёплую погоду и такой ливень с места бы его не согнал.
Но на таком холоде…
Снялся Любанин с места, выругал привычно власти за бардак в стране, а так и всему прогрессивному человечеству матерный привет послал, подхватил мешок – и ходу.
Вдоль по аллейке, мимо пьяно качающихся под ветром деревьев.
Бежал…
Честно говоря, он и сам толком не знал, куда ему держать путь и в каком месте укрыться от непогоды.
Дело в том, что заброшенный парк этот (или уже лесопарк? место-то какое запущенное!) на окраине Москвы был ему совсем незнаком.
За полтора года бродяжничества побывал Любанин во многих местах, едва ли не треть Москвы обошёл. Но обитал всё больше на вокзалах, иногда посещал ночлежки, иногда и в метро забредал. В парки – редко. Только летом и в очень хорошую погоду. И только если обстановка позволяла, то есть была спокойной.
В парках было опасно. И голодно. Хотя свежий воздух радовал.
Но знал Любанин, что бродяга в парке совершенно беззащитен. Любой, у кого есть силы и свободное врем, может вдосталь и безнаказанно поиздеваться над бродягой. Избить. Помучить хорошенько. Собаку натравить (особенно если питомец бойцовой породы, и надо его потихоньку на людишек притравливать).
А то