Конь согласно фыркнул и прянул ушами. Солнце явно было ему по нраву, и он радостно подставлял под него круп.
– Ты как хочешь, друг, а я в тень.
Конь остался на холме, нежно касаясь молодой травы губами, а Охотник спустился к воде в тень Ольшаника. Точно для него подготовленное, возле самого берега лежало толстое бревно. На нем играла ажурная тень от ветви, как от балдахина. Место манило прилечь, что Охотник и сделал.
Правда, он, как человек опытный, вытащил из-за пазухи нож, сжал его и не отпустил, даже когда погрузился в крепкий сон, которым может спать лишь молодой человек в расцвете сил да с чистой совестью.
Ольшаник тем временем низко склонил над ним ветви, от соседних коряг протянулись легкие тени, а из ветвей блеснули глаза.
Даже тихий, словно из толщи воды звучащий серебряный смех не нарушил оков крепкого сна.
Смех тот принадлежал, конечно, иеле. Они не замедлили явиться. Ловкие руки опутали путника ивовыми побегами, скрепили их водорослями с речного дна. Ольшаник склонил ветвь к горлу путника и обнял шею точно удавкой. Вскоре Охотник был обездвижен. Иеле расселись кругом, покачиваясь на ветвях и тихонько посмеиваясь.
Волны, лизавшие подошвы сапог Охотника, словно эхо повторяли звон девичьих голосов.
– Чавк, – жадно пробовала река ноги уснувшего, – чавк, чавк.
– Хрр, – хрипло скрипел Ольшаник, сжимая ветвь, – хрр, хрр.
– Тише, Ольшаник, тише, – иеле коснулись дряхлого ствола, – мы хотим лишь повеселиться.
Девы распустили локоны, протянули к пленнику руки – тонкие, с острыми когтями, – и стали заплетать ему волосы. Кто-то изучал сеть тонких шрамиков на руках Охотника, кто-то интересовался оружием с такой же сетью черточек на рукоятях.
Так сидели они в закатных лучах, посмеиваясь холодным смехом, да опутывали Охотника. Конь заждался и жалобно заржал. Ему отвечал лишь Ольшаник низким скрипом, в котором слышалось злобное торжество.
И тут – всплеск волны, яростный скрип ветвей, вскрик.
Дворняга бросилась на иеле с ощеренной пастью, клацая острыми клыками, и девицы с визгом кинулись врассыпную.
Охотник мигом распахнул глаза и хотел вскочить, но гибкая ветвь так сдавила ему шею, что он закашлялся. Совсем рядом он увидел двух испуганных иеле, а вокруг носилась какая-то дикого вида девушка и яростно хлестала ивовой веткой визжащих дев. В другой руке она держала нож, но в ход не пускала.
Охотник сразу смекнул, в чем дело, и полоснул лезвием по удавке на горле.
Девушка рванулась к нему, хлеща иеле веткой.
– А ну кыш! Пошли прочь! Прочь! Убирайтесь отсюда. Вам одного раза мало, злодейки? Я добавлю!
Опомнившиеся иеле яростно сопротивлялись. Они кидались на девушку, целясь когтями ей в глаза, и одна зацепила платок, которым были обвязаны волосы дикарки. Ткань треснула и свалилась, и по плечам девушки рассыпались снопом золотого ячменя волосы.
Шныряла,