На часах 4:17. Окна – черные зеркала.
И достала она острый нож перочинный,
И достала она острый нож перочинный,
Ой да острым ножом два сердечка пронзила.
Положите меня на склоне холма,
На зеленом холме упокоюсь я.
Может, попросить ее перестать? Как бы миссис Гуч не разбудила. К тому же песня жуткая, от слов мурашки по коже, да и мелодия какая-то странная: печальная и злая одновременно. Лорен поначалу обрадовалась, что в палате есть еще одна женщина с близнецами, но теперь сомневалась, что сможет подружиться с кем-то, кто совершенно не думает о других.
Штора была задернута со всех сторон, скрывая соседку от посторонних глаз. В одном углу остался небольшой просвет, и Лорен, раздвинув шторы чуть пошире, заглянула внутрь. В глаза ударил свет лампы, направленной прямо на нее, пришлось прислонить ладонь козырьком ко лбу, чтобы совсем не ослепнуть.
– Простите, – сказала она.
Женщина не ответила, лишь продолжила напевать свою чудну́ю старомодную песню. Лорен подала голос снова, на этот раз чуть громче:
– Простите?
Кровати внутри не было, лишь бледно-зеленое кресло с виниловой обивкой, точно такое же, как в отсеке Лорен и во всех остальных. В нем женщина и сидела. Пустой отсек был ей как будто великоват, без кровати в нем оставалось слишком много свободного места, и прямоугольник пола, отделявший ее от Лорен, казался непреодолимым, шириной с целую реку. Женщина сидела в кресле сгорбившись, уперев локти в колени, и смотрела вниз, в большую корзину-переноску, стоявшую у ее ног, босых и настолько грязных, что их силуэты чернели на фоне больничного пола. Неряшливые лохмотья, бывшие когда-то платьем, длинными, тонкими пальцами тянулись по ее ногам, к полу, бахромой свисали вокруг корзины. Из-за бьющего в глаза света Лорен не могла разглядеть, что внутри, но хорошо слышала доносившееся оттуда прерывистое, хрипловатое дыхание и недовольный ропот – два, определенно два, тоненьких голоса. Лорен шагнула внутрь, чтобы взглянуть на детей поближе, скорее из любопытства, чем по какой-то другой причине. Было ясно, что этой женщине тут не место, что она, судя по всему, бездомная. Одета в несколько слоев, хотя в больнице жарко как в духовке. Но стоило подойти ближе, и Лорен пробрал озноб. Она неожиданно поняла, что больничная сорочка совсем не греет, почувствовала, как холодный воздух окутывает ее голые ноги, пробирается под тонкую ткань, и обхватила себя руками, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Видно, где-то совсем рядом включен кондиционер. Воздух был влажный, промозглый, пах рыбой и тиной – это, скорее всего, от бездомной. Лорен почувствовала, что ее заметили, но женщина так и не двинулась с места, зато снова затянула свою жуткую песню.
Она мертвых малюток с собой не взяла,
Она мертвых малюток с собой не взяла,
Ой да алая кровь по ладоням текла.
Положите меня на склоне холма,
На зеленом холме…