3. Нежданные перемены
Наступил третий год обучения в гуманитарном институте. Нас, студентов, к тому времени уже было не трое, а около пятнадцати. Складывалось впечатление, что ещё год-два, и философия займёт полноценное место в перечне учебных направлений института…
Обучение шло своим чередом, но только имело свою особую специфику. Будучи всецело увлечённой теорией М. Розова, Краснова совсем не хотела преподавать что-либо другое, особенно классиков. Все оставшиеся по истории философии предметы она доверила вести своим бывшим аспирантам, работавшим преподавателями в разных вузах. А по всем другим дисциплинам, которые преподавала сама, находила те или иные статьи Розова, к которым периодически добавлялись работы некоторых других представителей советской философии. Складывалось впечатление, что советскую научную философию она и считает подлинной.
Неоднократно между мной и Красновой на лекциях происходили очень жёсткие споры, после которых, как правило, каждый оставался при своём мнении. Однако, несмотря на эти споры, она достаточно хорошо ко мне относилась и высоко ценила мою преданность философии и стремление к бескорыстному поиску истины. Наибольшего накала, пожалуй, достиг следующий спор. Когда шло изучение предмета «Философия и методология науки», то мне было поручено сделать доклад по статье Ю. А. Шрейдера «Теория познания и феномен науки» из сборника «Гносеология в системе философского мировоззрения», вышедшего в 1983 году. Я прочёл доклад, и после этого Краснова просто разразилась гневом: она говорила, что я Шрейдера неправильно истолковал, что он не мог такого написать… Что же вызвало её гнев? Положение, что гносеолог может что-то советовать и даже указывать учёному. Шрейдер говорит, что учёный не осознаёт свою зависимость от предрассудков, которые входят как составная часть в научную парадигму. Учёный видит ситуацию изнутри науки, а гносеолог – снаружи, и, благодаря этому, может говорить учёному, что его «подзорная труба», через которую он привык изучать мир, на самом деле даёт искажения. При этом я, изучая статью Шрейдера, постоянно сравнивал всё это с научной психологией, которая наивно считает, что раз ввела в свою науку эксперимент, то уже одним этим стала подобна экспериментальному естествознанию. Но ведь физика ставит свои эксперименты, чтобы подтвердить или опровергнуть то или иное положение теории, экспериментальная же психология вообще обходится без теории… Краснова после моего выступления прервала дальнейшие доклады, которые должны были последовать за моим, и стала объяснять специфику методологической деятельности, опираясь, вполне ожидаемо, на понимание этой специфики М. А. Розовым. Она говорила, что учёный, наталкиваясь на недостаточность используемого метода, обращается