– Замерзли?
– Кровообращение такое. Лягушачье.
Домой проводил, ручки расцеловал на прощание, аж немели от холода ручки. На другой день шоколад с записочкой в ящик стола подложил – жду вас в два на стадионе, прекрасная Мария Алексеевна. На третий цветы были – да какие, каждая роза с полголовы. Вот сейчас бы сфоткать и маме отправить, но рука не поднимается, спугнешь счастье будто.
Учительская шепталась, конечно, как не шептаться – Григорий Викторович за мной ходит привязанный, как теленочек. Они все рядятся, а он только за мной. Ну я много не позволяла, а он все равно жениться позвал спустя три недели. Целуешь его и будто мороженым по губам елозишь. Шептаться перестали, заговорили в голос. Дескать, вы посмотрите на него, глаза ввалились, бородой оброс, кофе донести до стола не может – руки трусятся, пол в липких лужах. Я и не видела ничего, не замечала. Потом иду как-то по школьному коридору, а навстречу он – левый ботинок черный, правый рыжий. «Попал историк в историю» – комментировали местные остряки. Я ему:
– Григорий Викторович, ничего не замечаете?
– Кроме красоты вашей, Мария Алексеевна, ничего.
И глядит на меня, а глаза уж не море. Выражение такое встречала лишь однажды, в краеведческом музее. Там чучело лося в натуральный рост, вылупилось, стекляшками сквозь мои ноздри, прямиком в мозг. Вот и Григорий Викторович смотрит, как мертвый лось. Главное, на меня только, ни на кого больше. За неделю до свадьбы поплохел совсем, взял больничный. Директриса только охала на педсовете:
– Мужчины устроены тонко, понимать надо. Это на нас хоть паши.
Коллектив галдел:
– Извела мужика, ведьма.
Да какая я ведьма! Любовь просто. Сразу после педсовета набрала – не ответил. Пошла к нему, с апельсинами под дверью стояла – настоящая невеста. Не открыл. Заволновалась, родным бы его позвонить, да не знаю их номера. Мы и звать на свадьбу никого не планировали – нечего им. В дверь тарабаню со всех сил уже, кулаки посбивала, носки у туфель. Пакет разодрался, апельсины по лестничной клетке прыгают, катаются. Села, спиной облокотилась о дверь, подурнело. Нашла меня тетка-соседка, расспросила, охнула, позвонила куда надо. Вскрыли дверь – а он уже каменный.
Дальше темно, затем пластилиновый мультик – черная яма глотает красный кирпичик гроба, жует мечтательно, пузырится свежим черным холмом. Примеряет венки как ожерелья, пушится, хорохорится. Григорий Викторович непонимающе глядит с фото в рамке – что за парад, он же никого не приглашал. Вот и я не знаю, чего они все приперлись, милый.
В школе жалеть меня пытались, да только мне все равно было. Вышла в понедельник, шесть уроков отвела, настроение