Настал обеденный перерыв, сотрудникам ОВИРа пришло в голову отправить всю очередь на улицу, прямо на мороз. Людей окриками перебазировали во двор, к мусорным бакам. Это выдворение проводилось двумя милицейскими тётками с красными мордами и таранной грудью. Они отжимали очередь из коридоров, скандируя: всем уйти за решётку. И народ не ропща покатился вниз по лестнице, а когда последняя партия была задвинута, и решётку закрыли на замок, обнаружили свернувшегося калачиком Лёсика.
Ментовские гурии чуть не задохнулись от возмущения. Приглядевшись к нарушителю, они сочли его вид не вызывающим доверия: забрался с ботинками на подоконник, волосы длинные, весь в чёрном и, скорее всего, в отрубе. Либо пьяный, либо наркоман. Стражницы правопорядка растолкали нарушителя и предложили немедленно покинуть помещение, но Лёсик начал упрашивать «тётенек» оставить его поспать, он ведь никому не мешает, к тому же холодно.
Тут охранницы окончательно взъярились, вызвали подмогу, и вскоре к ОВИРу подкатила «синеглазка7» с решётками и группой захвата. Лёсик продолжал мирно спать на прежнем месте, когда трое в масках, с автоматами, схватили его, закрутили руки назад и, подталкивая в спину дубинками, потащили к машине. Народ молча и безучастно проводил глазами отъезжающий автомобиль, поинтересовавшись лишь, за кем занимал парнишка.
Когда Дарина принимала звонок от сына, шло совещание. Она сказала: «Перезвоню позже», – и только через некоторое время до неё дошёл смысл фразы: «Мам, я в девятнадцатом отделении, если через час не отзвонюсь, приезжай за мной». Но через час звонка не было, и Дарина помчалась в это девятнадцатое отделение. Она ещё не знала, когда и за что Лёсик попал в ментовку, но ничего хорошего не ожидала.
Дежурный милиционер, молодой, но уже обрюзгший, в упор рассматривал уверенного вида гражданку в шикарной меховой накидке. Чёрт знает чего можно ожидать от таких дамочек, и он на всякий случай принял добродушный вид, а Лёсика в разговоре называл «забавным пацаном». Когда же, оборвав его на полуслове, Дарина потребовала немедленно предъявить сына, дежурный насупился и, нашарив в ящике тумбочки ключи, хрипло процедил: «Пошли, посмотришь на это чучело».
Лёсик лежал на цементном полу узкой, как мешок, камеры. Он подстелил своё длинное пальто и мирно спал, подложив под щёку сложенные ладошки. Его еле растолкали, что для дежурного являлось безусловным доказательством, что «нарушитель не адекватен, в состоянии опьянения». И протокол, мол, подписал, не хотите ли взглянуть?
Дарина принялась читать, но на полдороге бросила: больно уж много гадостей, грязных ругательств, которые якобы произнёс сын. Лишь метнула глазом в конец документа: простенькая, как у первоклассника, подпись Лёнчика не вызывала