Воздух теплый, воздух горячий и все еще не остывший после жаркого дня, а он отталкивается от выступа, осматривает местность вокруг, не ища чего-то особенного, не ища чего-то конкретного. Это вроде как прогулка, типа той, которую он совершает каждое утро по Олимпу. Это вроде как прогулка, но он идет куда-то прямо, потом правее, потом еще дважды направо и один раз налево, а дальше сбивается, перестает запоминать дорогу. Обратно он все равно придет; даже если потратит на это пару недель, все равно вернется. Или за ним пошлет отец, если вспомнит. Или, ну вдруг, за ним пойдет Гермес, потому что Гермес любопытный, Гермес никого в покое не оставляет надолго.
Дионис не старается намеренно потеряться. Он теряется ненамеренно, но не испытывает паники, не испытывает ничего, что стоило бы испытывать, когда удаляешься от дома, когда уходишь все дальше и дальше. Вместо ожидаемой паники лишь легкость, лишь ощущение свободы и состояние почти что полета. Только туман в голове не рассеивается, а становится плотнее, гуще, ощутимее.
Он ничего не помнит толком, когда выходит к каким-то садам. Или что это? Лимонные деревья, высаженные рядами, потом оливковые деревья, потом какие-то кусты. А еще душно, ужасно душно, он останавливается у живой изгороди, зелень сжимает ладонями и голову запрокидывает.
Темное небо кажется ужасно недостижимым. Голова кружиться начинает то ли от духоты, то ли от того, что он ее слишком резко запрокинул. Но звезд так много, а ощущение пространства огромно и безгранично.
Остаться бы навечно в этом состоянии. Смотреть на далекие звезды, мерцающие в темноте, чувствовать свободу и легкость. Правда, от какого-нибудь ветра он бы совершенно не отказался. Это единственное, чего не хватает прекрасной и свободной ночи.
А потом он слышит голоса, которые заставляют выйти из этого состояния душного транса.
Дионис не сразу, но понимает, что голоса исходят оттуда – с другой стороны изгороди. И он не помнит, чтобы раньше его так тянуло к смертным, но сегодня ему лишь бы от самого себя сбежать. Сегодня ему бы совсем не думать, и он обходит живую изгородь, замирает у очередного не особо крепкого дерева.
И смотрит.
Смотрит за тем, как эти наивные и бессильные смертные живут по-настоящему. Делают все то, чем они, боги, тоже занимаются, но делают это иначе. Будто бы более естественно, будто бы… по-настоящему.
Огонь в костре трещит, а они смеются, они обсуждают что-то оживленно; и он невольно вспоминает тот самый ужин, с которого едва ли не бежал. Бежал, к чему уже врать. Бежал, потому что все его попытки вписаться в новую семью и хотя бы ужиться с ней провальны. Дионис о ствол дерева опирается и незаметно наблюдает. Наблюдает и впитывает.
У девушки,