По словам Бескова, лично он «…ничего не имел против „Спартака“. Но, поработав в других клубах, накопил горький опыт. Что же хорошего, думал я, может ждать меня в новом клубе, если одно только сочетание „Спартак“ – „Динамо“ являлось символом конкуренции?..»16. О том же «с предельной искренностью» Константин Иванович сказал и Роганову: «Мне уже довелось поработать в командах других спортивных обществ. На себе ощутил, что к человеку из другого клуба, хотим мы этого или не хотим, относятся пристрастно, недоверчиво, даже с немалой долей антипатии. Малейшая неудача команды воспринимается чуть ли не как злой умысел „чужака“. И расстаются с ним, как правило, не по-доброму… Не хочу я в „Спартак“, уже хлебнул этого „нектара“ в „Торпедо“, ЦСКА, „Локомотиве“…»17.
Впрочем, помимо метафизики противостояния футбольных «Монтекки и Капулетти» и нежелания Бескова вновь окунаться в «чужой монастырь», имелись, как заметил Юрий Изюмов, «…препятствия и более земного характера. Прежде всего, хорошая спортивная база. Кроме зарплаты, динамовцы получали как офицеры за звание, за выслугу лет, им были обеспечены воинская пенсия после 25 лет службы, хорошие квартиры. Плюс прекрасные госпитали, поликлиники, санатории и дома отдыха. Ничего подобного „Спартаку“, находившемуся на обеспечении Московского совета профсоюзов, и не снилось. Не сбросишь со счетов!..»18.
Сопротивлялся Бесков, по собственному признанию, до последнего: «Меня снова, уже в третий раз, вызвал на беседу Роганов. «Вы коммунист, – говорил он, -рассматривайте это направление в «Спартак» как партийное поручение»…»19. Хотя Бесков утверждал, что «…«сдался» лишь после разговора с Андреем Петровичем Старостиным, который убедил меня, что на карту поставлена честь московского футбола…»20, признавал, что до последнего надеялся остаться в родном «Динамо».
Последние иллюзии развеял разговор с министром внутренних дел, к которому Бесков попросился, в конце концов, на прием: «Иду к нашему министру, Щелокову: «Николай Анисимович, я же динамовец – не могу я в «Спартак» пойти. Да и хорошо знаю, каково это – в чужом клубе оказаться». А министр говорит: «Константин Иванович, ничем помочь не могу. Вот смотрите…», и протягивает мне письмо за подписью Гришина с просьбой откомандировать меня в «Спартак». «Не могу же я отказать члену Политбюро». Пришлось мне пойти в «Спартак»…»21. Как вспоминала супруга Константина Ивановича: «Костя пришел домой, со вздохом сказал: «Отдали меня»…»22.
Впрочем, по воспоминаниям Юрия Изюмова, Валерия Николаевна, имевшая огромное влияние на Константина Ивановича, была в этот процесс вовлечена. Помимо прямого давления по партийной линии, были задействованы и иные, куда более тонкие рычаги убеждения: «Не стану описывать все подробности тонкой психологической операции, проведенной с помощью друзей дома Бесковых редактора «Вечерней Москвы» Семена Давыдовича