Соображать в такую жару было трудно. В классе стояла невероятная духота, воздух будто застыл, превратившись в твердое вещество. Неделя уже подходила к концу, температура все повышалась. Солнце безжалостно палило с выгоревших небес. Трава на лужайке возле их дома пожухла и колола босые ноги, а плиты, которыми была вымощена терраса, к полудню становились горячими, как подогретые к обеду тарелки. Материны розы склонили головки, словно те оказались для них слишком тяжелы, листья на стеблях свернулись. Нежные лепестки маков обвисли, как тряпочки. Даже пчелам, похоже, было слишком жарко, чтобы жужжать. Расстилавшаяся за садом пустошь тонула в дымке, похожей на лоскутное одеяло, где преобладают зеленые, пурпурные и желтые тона.
– Но почему правительство не хотело, чтобы мы узнали о добавленных секундах? – снова спросил Байрон, потому что Джеймс уже рисовал какую-то очередную схему и явно забыл и о секундах, и о высадке на Луну.
Мистер Ропер, сидевший на деревянном пандусе в передней части класса, поднял голову над столом и внимательно осмотрел море детских головок, словно выбирая, кого бы съесть. Джеймс выждал, когда мистер Ропер отвернется, потом объяснил Байрону:
– Чтобы не вызвать очередного протеста. У правительства и с шахтерами хлопот хватает. Если так пойдет и дальше, у нас снова будет трехдневная рабочая неделя. Правительству лишние неприятности не нужны, вот они и ввели эти секунды незаметно, никому не сообщив.
Байрон попытался вернуться к учебнику по биологии, но изображенные там таблицы ровным счетом ничего ему не говорили – так слова могут порой полностью утратить смысл, если их без конца повторять, как он частенько делает у себя в комнате. Перед глазами у Байрона постоянно возникала та девочка с Дигби-роуд. Ее изображение словно прилипало ко всему остальному, загораживая его. Задравшееся платьишко, съехавшие гольфы, одна ступня скрывается под колесом велосипеда. Нет, молчать он определенно больше не мог.
– Джеймс, – прошептал он. – У меня серьезные проблемы.
Джеймс стер ластиком одну карандашную линию и провел новую. Он ждал. Но, поскольку Байрон больше ничего не сказал, все же спросил:
– Это случайно не имеет никакого отношения к амебе?
– Нет, – прошептал Байрон. Нет, это не имело никакого отношения к амебе, хотя сейчас они проходили как раз амебу, и Байрон был вынужден признать, что все-таки не совсем понимает, как это одна-единственная клетка может вдруг взять и раздвоиться.
– Понимаешь, это очень сложное дело. Произошла ошибка!
– Какая еще ошибка?
– Ну, это связано с теми двумя секундами…
Байрон не договорил: его больно схватила за ухо учительская рука, и, подняв глаза, он увидел нависшего над собой мистера Ропера с каким-то словарем в руках. Лицо мистера Ропера прямо-таки пламенело от