Аврелия – патрицианка Рима. Э. Кэнтон

что ты лишила жизни свою рабыню Дориду. Без сомнения, по римским законам ты имела на это право, но ты знаешь, что немногие из граждан им пользуются, хотя они не слишком добросердечны. Грустно, что молодая красивая девушка твоего возраста рискует попасть в разряд жестоких людей. Твой дядя Клемент и твоя тетя, Флавия Домицилла, очень расстроены тем, что невеста их сына виновна в таком превышении власти. Преступно посягать на жизнь себе подобных, ибо наши рабы, несмотря на то, что они обязаны нам повиноваться и нас почитать, суть наши же братья и сестры, как чада единого Бога. Видишь, дорогая, насколько наша религия величественнее и прекраснее той, которая позволяет господам обращаться с несчастными людьми, как с животными. Мы молим Бога, чтобы Он тебя просветил и простил».

      Дочитав до конца, Вибий расхохотался. Этот зловредный старик – типичный представитель римской знати, равнодушной к состраданиям ближних, – нашел в письме лишь предмет для насмешки. Тем не менее, чтобы в его реакции не усмотрели недостаток уважения по отношению к августейшей воспитаннице, он извинился перед ней и спросил:

      – Неужели эти нелепые упреки и наивные советы беспокоят и огорчают тебя, божественная Аврелия?

      – Да, дорогой опекун, это письмо вывело меня из душевного равновесия, так как я не могу не согласиться с доводами Флавии.

      – Так ты считаешь, что господин не может воспользоваться своим законным правом?

      – Нет, Вибий, но наказание было слишком жестокое. Правда, я не приказывала убивать Дориду, и то, что она умерла, – несчастный случай. Но все-таки в итоге эту вину взвалят на меня. Что подумает обо мне мой двоюродный брат Веспасиан?

      – Ах, моя дорогая и божественная воспитанница! – всплеснул руками Вибий, устремляя на разрумянившуюся от волнения девушку угодливый взор. – Так ты боишься прослыть жестокой в глазах своего жениха? Все понятно. Вот для чего предпринимается эта прогулка к портику Помпея. Там ведь действительно можно встретить милого юношу, который дышит свежим воздухом в компании своего наставника.

      – Хватит ерничать, Вибий, ты слишком злой! Да, я хочу увидеться с двоюродным братом, но только для того, чтобы объяснить ему… чтобы он простил меня…

      – А зачем тебе его прощение? Вот послушай. Я дружу с Фаннией и присутствовал однажды при ее утреннем одевании. Рабыни прислуживали ей в одних набедренных повязках, и за малейшую провинность их стегали хлыстом по голым грудям и спинам. По-твоему, Фанния оплакивала бы смерть одной из невольниц, которая ее причесывала?

      – Не знаю, – ушла от ответа Аврелия и погрузилась в свои размышления.

      – Огульния за пропавшую махровую простыню приказала пытать свою банщицу медными палками, докрасна раскаленными на огне, – продолжал Вибий. – Сабина, изящная молодая девушка с нежным личиком, умеряет болтовню своих служанок тем, что вонзает им в руки длинные острые шпильки, которыми ей укрепляют прическу. Однако никому и в голову не приходит мысль, что эти матроны безжалостны. В Риме, дорогая воспитанница, двести тысяч граждан и два миллиона