Василию Васильеву довелось провести в крепости десять с лишним месяцев.
После смерти Государыни и по вступлении на Императорский Престол Павла Первого, генерал-прокурором был назначен Александр Борисович Куракин, который, разбирая бумаги, обратил внимание на «Дело о крестьянине Василии Васильеве». Куракин поразился точности предсказания дня кончины Екатерины Великой и 12 декабря 1796 года отдал распоряжение коменданту крепости немедленно доставить узника в Петербург. О прорицателе Куракин доложил Императору Павлу Петровичу, и тот повелел привести Авеля во дворец.
В книге о вещем Авеле-прорицателе так описана встреча Государя с монахом:
«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы. Вокруг царили тишина и торжественность.
Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоящего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.
Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. Ведомо было Императору Павлу и то, как Авель точно предрёк день кончины его Августейшей Родительницы, в то время уже в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны…
Ласково улыбнувшись, император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг, и в каких монастырях спасался. Выслушав рассказ, вопрос задал такого свойства:
– Честной отец, – промолвил Император, – о тебе говорят, да и сам я вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты прозорливыми очами о роде моём во мгле веков и о Державе Российской? Назови поимённо преемников моих на Престоле Российском, предреки их судьбу.
– Эх, Батюшка-Царь! – молвил, покачав головой, Авель. – Почто себе печаль предречь меня принуждаешь?
– Говори! Всё говори! Ничего не укрывай! Я не боюсь, и ты не бойся!
И заговорил Авель, сначала с робостью некоторой, а затем всё смелея, ибо знал, что правду изрекают его уста.
– Коротко будет царствование твоё, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя…
Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…
Но народ Русский правдивой душой своей поймёт и оценит тебя и к гробнице твоей понесёт скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец, неправедных и жестоких.
Число лет твоих подобно счёту букв на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном дому твоём: “Дому Твоему подобаетъ святыня, Господи, въ долготу днiй…”.
– О сём ты прав, – изрёк Император Павел Петрович. – Девиз сей получил