Она помолчала и продолжала:
– Только не подумайте, господин майор, что я пытаюсь к вам подольститься, я говорю чистую правду. Мой отец – вовсе не нацист, он обычный пехотинец. Вообще, партия в армии всегда была непопулярна, как и политика вообще. Я скажу больше: отец крепко недолюбливает Гитлера и наци, он очень уважает Бисмарка, предостерегавшего немцев от войны с Россией. Вы не верите?
– Отчего же? – сказал я. – Вполне верю. Потому что три раза приходилось беседовать с вашими пленными офицерами, державшимися тех же взглядов, что твой отец. Гитлера и нацистов они не любили, а то и всерьез презирали, очень уважали Бисмарка, завещавшего немцам никогда не воевать с Россией. И тем не менее исправно воевали, судя по наградам, неплохо, в воздух не стреляли и в плен не сдавались. Говорили как один, что для немца есть два священных слова: «присяга» и «приказ». Один сказал мне: он с самого начала верил, что война с нами кончится для Германии страшной катастрофой, но все равно воевал – есть два священных слова… Другой рассуждал еще интереснее. Временами, говорил он, меня просто тошнит от этого австрийского фигляра и его банды, но, с другой стороны, они подняли Германию с колен, вытащили из величайшего унижения, и это тоже надо принимать в расчет. Так что верю тебе насчет твоего отца, верю…
Я решил перевести разговор в другое русло. Времени на безделье хватало, а на войне не так уж часто выпадает случай поболтать об отвлеченных вещах с красивой девушкой. Но у меня с некоторых пор зародились определенные подозрения, и их следовало проверить. Поэтому я тоном чуточку посуше спросил:
– У тебя есть документы?
– Конечно. – Она глянула чуть удивленно. – Все необходимые. Они были со мной в институте и все уцелели. Только школьные погибли вместе с домом…
– Могу я их посмотреть?
Она улыбнулась той самой своей бледной улыбкой, к которой я уже стал привыкать:
– Вы деликатный человек, господин майор. Не требуете властно предъявить документы, а вежливо интересуетесь, не можете ли вы их посмотреть… Но если я откажу, вы ведь все равно потребуете?
– Боюсь, что да.
– Значит, вы – русский фельджандарм? Отец говорил, в любой армии они есть, только называются по-разному. Наверняка и у вас…
– Конечно, есть и у нас что-то наподобие фельджандармов, – сказал я. – Только я к ним никакого отношения не имею. Просто… Видишь ли, мой батальон – не обычная пехотная часть, а, скажем так, гораздо более интересная. Все подробности – военная тайна, ты, как дочь офицера, такие вещи должна понимать. Так вот… На военном языке ты сейчас именуешься «неизвестное гражданское лицо, оказавшееся в расположении воинской части». Никакие репрессии таким лицам не грозят, но документы у них проверяют обязательно. У тебя их рано или поздно проверил бы какой-нибудь офицер или патрульный. И у них у