Скатившись до улицы, Нырок спрыгнул с доски. По асфальту застучали его шлёпанцы, которые всё больше заглушались топотом тяжеловесной обуви братьев Треснорожевых. Погоня, к которой зачем-то подключились и оба сорванца, быстро преодолела улицу, пронеслась мимо автобусной станции, где готовился к отправке междугородный рейс, и, оставив там любопытных сорванцов, вышла на финишную прямую. Шлёпанцы не лучшая обувь для бега, поэтому Треснорожевы вскоре вплотную приблизились к Нырку.
– Хватай! – крикнул брату бизнесмен Треснорожев.
И сам вытянул руки, готовясь схватить беглеца за майку. Треснорожевы качнулись вперёд, сомкнули пальцы и к величайшему сожалению ощутили в них лишь воздух: оправдывая фамилию, Нырок успел поднырнуть под смыкающиеся клещи и, метнувшись в сторону, нёсся теперь к увиденному грузовичку без тента, который только-только тронулся с места.
Грузовичок был забит почти под завязку: вдоль бортов стояли мешки с картошкой, на полу лежала метла, а у кабины жевал траву привязанный верёвкой козёл. Но чуть-чуть места, для одного человека, в кузове всё-таки оставалось, и прибавивший ходу Нырок успел перевалиться через борт.
В кабине ухала музыка. Нырок со страхом ждал, что сейчас она стихнет, водитель остановит машину и отправится выяснять, кто это такой умный забрался к нему в кузов? Но грузовичок продолжать неторопливо ехать, музыка греметь, а улыбчивый водитель с круглым, как сковородка, лицом, похоже, не заметил, что у него в машине едет теперь ещё один пассажир.
А раз так, Нырок принялся обустраиваться. Потеснив козла, он раздвинул мешки и, напрягая голос, обратился к преследователям, которые по причине тихоходности грузовичка и бурлящей злости бизнесмена Треснорожева не прекращали погони.
– Треснорожев! Ты хочешь вернуть свой аванс за дом в Париже? Но я не могу вернуть аванс. Мне пришлось так быстро покинуть ваш гостеприимный городок, что деньги, тю-тю, остались там. И вообще, Лувр больше не продаётся, я сдал его в аренду под музей. Могу предложить в Англии часы с боем, называются Биг Бэн. Или Пизанскую башню в Италии. Башня, правда, немного кривая, но я сделаю скидку. Хотя, нет, не сделаю. Ты, Треснорожев, говорят, человек очень жадный, мироед. Говорят, мать родную не пожалеешь. Да и, пожалуй, рожа у тебя треснет от недвижимости за границей, а Треснорожев?
Треснорожев, у которого от злости и физического напряжения покраснела лысая голова, продолжал угрюмо бежать за машиной. За ним едва поспевал тяжеловесный брат.
Сунув руку под майку, Нырок извлёк из-за пазухи цветочек – слегка помятую желтоглазую фиалку.
– Вот, срезал для себя в гостинице, – прокричал он, – хотел посадить в горшок. Но придётся отдать тебе, Треснорожев: ничего не могу с собой поделать, люблю дарить фиалки таким олухам как ты!
Прицелившись, Нырок разжал пальцы. Подхваченный ветром цветок, перелетев, прилип точно ко лбу бизнесмена Треснорожева.