– Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов, -
зазвучали первые нестройные голоса, и остальные комсомольцы подхватили:
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой вести готов.
Секретарь Шкурыба пытался было запеть со всеми, но, споткнувшись на полуслове, поспешил к «душечке», которая без церемоний толкнула его к выходу.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был никем, тот станет всем!
– Душечка, ну, неудобно… – бормотал секретарь Шкурыба.
Это есть наш последний
И решительный бой,
Выпихнув из зала Шкурыбу, «душечка» бахнула дверью.
С интернационалом
Воспрянет род людской! –
сотрясались стены купеческого дома.
Выходящих из клуба участников собрания революционным алым цветом приветствовала осень: ветки рябины качали на ветру спелыми гроздями, а по мостовой кружила огненно-красная листва. Комсомольцы, из тех кто располагал временем, собирались в группки, весело обсуждая предложение секретаря Шкурыбы. Комсомолка Лизанька стояла со своим мужем Филиппом и пыталась выяснить его мнение по очень важному для неё вопросу.
– Как это так, покончить с понятием семьи? – допытывалась она. – А мы с тобой? С нашей семьёй тоже покончить? Ведь мы только что поженились.
– Ну, что ты, – Филипп взял хрупкие руки жены в свои широкие ладони. – Никто нас силой в коммуну не тащит. Мы будем жить с тобой.
Другого ответа Лизанька и не ждала.
– Ты этого хочешь? – спросила она.
– Очень хочу.
– Я тоже.
Они держали друг друга за руки, и им обоим было хорошо.
– Ой! – по лицу Лизаньки пробежала тень. – Там ведь мама с папой уезжают!
Быстро, почти бегом, Лизанька и Филипп направились прочь от клуба.
– А вот этого шага твоих родителей я не одобряю, – говорил Филипп на ходу. – Уезжать из страны, где куётся новая жизнь, где каждый день происходит столько интересного и важного!
– Ты ведь знаешь, они боятся. У нас происхождение не совсем пролетарское.
– Этот недостаток можно исправить активной общественной работой и самоотверженным трудом на благо Советской республики. И тогда есть шанс, что окружающие их простят.
– Родители не хотят, чтобы их прощали, они хотят просто жить. Хотя я отговаривала, как могла. Смотри, уже извозчик приехал и вещи уложены!
Они торопливо прошли мимо извозчицкой коляски, на которую был погружен перевязанный ремнями багаж, и поднялись на крыльцо белёного каменного дома.
В гостиной их с нетерпением ждали.
– Лизанька, Филипп, где же вы ходите, милые? – поднялась им навстречу Лизанькина мама, одетая в тёмное дорожное платье. – Нам пора ехать!
– Задержались