– Вы испытываете такое огромное чувство вины перед теми женщинами? – спросил Андреас. – Ждете наказания?
– Я испытываю такое огромное чувство вины перед всеми женщинами, – поправил он. – И перед мужчинами. Мне посчастливилось потерять родительскую пару в полном составе. Это сделало меня незаменимым для человечества. Идеальным спасителем, кидающимся решать любую проблему. Архетип раненого целителя еще никогда не получал более точного воплощения.
– Не зацикливайтесь на штампах, – посоветовал Андреас. – Архетип раненого целителя мал в сравнении с многообразием жизни. Реальность еще может вас удивить.
В окно ударил порыв ветра, и Пантелей мягко соскочил на пол, не желая иметь ничего общего со всей этой драмой.
– У нас метель, – сказал Алекс, глядя, как кот, поддавшись внезапной жажде чистоты, с энтузиазмом мыл переливавшуюся золотом шубку. – Она уже удивила моего кота.
Андреас молчал. Словно под гипнотическим воздействием кошачьей обстоятельности, Алекс погрузился в воспоминание об одном из снов.
В его квартире была вечеринка. Люди стояли в прихожей с бокалами вина в руках. На кухне громко смеялись. В спальне, возможно, занимались сексом. В гостиной шел какой-то воркшоп. Ведущими были две девушки, с которыми он учился на лечфаке. Одна из них в реальности работала гинекологом, другая – окулистом, но во сне обе были реаниматологами и показывали собравшейся аудитории, как отличать мертвого человека от живого. Очевидно, все, чему их учили раньше: pallor mortis, algor mortis, rigor mortis, livor mortis11 – теперь устарело. Опознать по этим признакам мертвеца больше было нельзя. Среди тех, кто бесспорно ими обладал, попадались живые люди. Девушки, которых звали Аня и Вика, объясняли, в чем заключается единственный признак необратимости смерти, и демонстрировали, как можно со стопроцентной точностью удостовериться в его аутентичности, не спутав ни с чем другим.
Комната была забита людьми, но интерес к воркшопу казался слабым. Все разговаривали о чем-то своем. Ведущие сидели далеко в углу, так что Алексу не было их видно. Их голоса тонули в общем шуме вечеринки. Когда он пробрался сквозь толпу и наконец посмотрел им в лицо, то оказалось, что они молчат.
Его охватил страх. Он почувствовал, что они молчат из-за него. У него возникло подозрение, что он обладает тем самым единственным признаком и в его присутствии продолжать воркшоп невозможно.
Вечеринку нужно было разогнать. Он не собирался кормить живых своим телом. Он подошел к окну и распахнул его настежь, твердо зная,