Сидящая рядом Гося кладет свою ладонь на мою. – Командир упомянул Мюнхен, потому что после войны многие узники Дахау оказались в другом лагере неподалеку от Мюнхена. – Она обменивается несколькими словами с Кузнецовым и уточняет. – Это не такой лагерь, как те.
Теперь она говорит не по-русски, не по-немецки и даже не по-польски, а на идише. Это язык наших кухонь, наших частных семейных дел, означающий, что Дима и его начальник не являются частью того, что происходило с нами. – Это большой лагерь для перемещенных лиц, которым руководит Организация Объединенных Наций. Таких несколько. Они предназначены для тех бывших узников, которые не могут вернуться в свои дома или не смогли отыскать членов своих семей.
– И там может находиться Абек, если он был вывезен из Биркенау.
Она убирает руку.
– Да, так он и сказал. Этот лагерь называется… – Она опять переходит на немецкий. – Как называется этот лагерь?
– Фёренвальд, – отвечает Кузнецов, явно испытывая облегчение от того, что может сообщить мне что-то такое, что не расстроит меня. – Но, находясь здесь, невозможно узнать, содержится ли в этом лагере твой брат, Зофья. Персонал там немногочисленный, и у них слишком много работы. Мы слышали, что там несколько тысяч перемещенных лиц, одни поступают, другие уезжают.
– Это невозможно узнать, находясь здесь, – повторяю я. Я опять перешла на польский, но сидящий справа от меня Дима качает головой, едва я успеваю произнести несколько слов.
– Абек приедет сюда, – говорит он. – Ведь таков был ваш план.
План заключался в возвращении в Сосновец. План заключался в том, чтобы воссоединиться, в том, что я его найду.
Но что, если он забыл наш план? Ведь ему было всего девять лет. Что, если он забыл наш адрес? Что, если он в затруднении или ранен или находится в госпитале, как было и со мной?
– Ты знал про этот лагерь? – резко спрашиваю я, обращаясь к Диме. – Ты скрывал от меня и это?
– Нет, честное слово. Об этом лагере я не знал. Завтра мы сможем написать туда.
– Да, мы можем написать, – повторяю я, – но что, если тем временем он уедет?
– Если он уедет, то поедет сюда, – просто говорит Дима.
– Но что, если он не сможет добраться сюда? Или письмо не дойдет до него?
– Зофья, ты должна быть терпеливой и…
– Что, если я нужна ему? Что, если он сейчас один и я нужна ему прямо сейчас? Тетя Майя только что сказала…
– Кто? – перебивает меня Дима. Тон у него вежливый.
– Тетя Майя. Только что.
– Зофья.
– Тетя Майя. Мой голос становится громче с каждым слогом, пока я почти не срываюсь на крик. – Тетя Майя только что сказала, что из Биркенау узников перевезли в Германию. Разве вы ее не слышали?
В комнате воцаряется неловкое молчание, и я понимаю