Со времен нашествия земля Муромская пребывала в упадке и запустении. Хотя Милей владел рабами, которые изготавливали товары и изделия на продажу, и хотя получал в деревнях часть оброка цветной тканиной и мехами, пока расширяться ему было особо некуда.
«Надо поглядеть, что на наших собственных землях творится», – решил он.
Он знал нескольких бояр, которые в последнее время проводили в своих имениях по нескольку месяцев неотлучно. Если раньше они всегда жили в городе, вели торговлю и принимали кортому деньгами, то теперь были вынуждены кормиться тем, что давала им собственная земля.
«И знаешь, – признался ему один из таких бояр, – может быть, серебряной казны у меня и не водится, но, когда какой-нибудь крестьянин в уплату кортомы объявится у меня с двумя мешками зерна, с маслом, да сыром, да творогом, с пятью десятками яиц и с целой телегой дров, я и довольнехонек. Когда уезжаю к себе в вотчину, я, может быть, сам становлюсь похожим на крестьянина, – рассмеялся он, – но живу зато хоть куда».
Выслушивая такие признания, Милей стал все чаще задумываться о Русском.
А какие, кстати, размеры были у этой деревушки?
Милею оставалось только догадываться.
Как и большинство документов в этой огромной стране, где все было неточно и приблизительно, вотчинная жалованная грамота не устанавливала однозначно границ земельного владения. «Где коса, да топор, да соха погуляли» – так звучала обычная формулировка. Только местные жители, издавна поселившиеся в такой деревеньке, могли сказать с какой-то долей уверенности, где заканчивается там вспаханная земля.
Однако три эти стороны, располагающиеся на бедном подзоле, интересовали Милея меньше, чем восточная, лежащая за рекой, на плодородном черноземе. И здесь-то граница с черными землями князя была проведена четко.
Поскольку сейчас не было никаких причин князю муромскому даровать Милею Грязное, он несколько раз предлагал купить его у князя. Усилия его пока не увенчались успехом. Но, как указывал его тиун, и Милеев чернозем был толком еще не поднят, не возделан.
«Пошли мне еще рабов, боярин, – просил он, – вот будет тогда толк!»
Держа в уме все перечисленные соображения, в конце того лета боярин Милей приехал осматривать Русское.
Сено уже убрали, и стога отбрасывали тени на лугу за рекой, когда он верхом въехал в свое сельцо.
Он предупредил тиуна заранее, и потому его появления уже дожидалась крепкая новая изба с высокой остроконечной крышей и огородом в палисаднике. Он приехал в сопровождении одного только слуги и тотчас же потребовал задать корма своим прекрасным коням.
Когда тиун кинулся за сеном, боярин его выбранил: «Овса им задай, дурак! Это тебе не клячи холопьи!»
И в самом деле, великолепные кони были в полтора раза крупнее маленьких приземистых северных лошадок, на которых пахали и ездили