Уже 13 июля гарнизон был поднят по тревоге из-за произошедших почти одновременно двух чрезвычайных происшествий: один из канониров флота получил в городе от местного жителя удар саблей по голове и восемь ударов стилетом, а другой француз – слуга офицера – кем-то был сброшен в море[71]. Чем именно они заслужили такую немилость мусульман, официально не сообщалось. Однако уже 14 июля в ежедневном приказе по гарнизону Клебер объявил, что впредь будут караться смертью те, кто вторгается в гаремы, проникает, как вор, через ограду в дома мусульман, охотится с огнестрельным оружием на голубей внутри города, мешает верующим молиться в мечетях и совершать омовение в банях[72]. Подобный перечень, составленный, скорее всего, на основе опыта первых двух недель пребывания французов в Александрии, дает наглядное представление о характере некоторых из совершавшихся ими ночных и дневных «эксцессов». 15 июля Клебер учредил военный трибунал, чтобы судить правонарушителей из числа своих подчиненных[73]. К концу августа по приговору этого трибунала один человек за преступление против местных жителей был расстрелян, восемь отправлены на галеры, что позволило, по словам Клебера, «привести в чувство» 69-ю полубригаду, составлявшую ядро гарнизона Александрии[74].
Личность горожанина, покушавшегося 13 июля на жизнь флотского канонира, была установлена, но наказать виновного не удалось, так как он скрылся. Суд, составленный из местных шейхов, постановил: за невозможностью применить к преступнику право талиона снести в течение двух дней дом, где проживает его семья. Клебер, стремясь не обострять отношений между горожанами и оккупационными войсками, заставил раненого канонира «попросить» о смягчении этого наказания и об отмене сноса дома. Впрочем, сообщая 19 июля Бонапарту о своем жесте доброй воли, Клебер не скрывал скептицизма:
«Я тем не менее не стал бы ждать большого успеха от подобного акта милосердия. Эти люди воспринимают любое проявление мною к ним доброты как признак слабости. А с другой стороны, едва лишь я выказываю в отношении их хотя бы немного даже не строгости, но твердости, они уже у моих ног. Они согнутся еще ниже, генерал, когда узнают, что вы вступили в Каир. До тех же пор, пока они все время колеблются между страхом и надеждой, я не слишком полагаюсь на их клятвы»[75].
Внешний «фронт» для французского гарнизона в Александрии проходил одновременно и по суше, и по морю. С суши городу постоянно угрожали воинственные племена бедуинов, порою приближавшиеся к самым окраинам. Так, уже на другой день после