– Вот и мост. Смелей, Алеся Николавна!
– Только ты меня страхуй. Не каждый день случается по таким мостам речки переходить.
На том берегу Витя включил в телефоне Михаила Круга, чем немало удивил Алесю. Человека нет уже восемнадцать лет, а его творчество живёт. Более того: песни Михаила Владимировича слушают люди, которые были совсем маленькими, когда он погиб. Жива память об этом барде, как и о Высоцком.
Знакомый баритон пел «Осенний дождь», а Витя с Алесей свернули с заросшей дороги в лес – точнее, в еловую посадку, которую сорок лет назад сажал дед Матвей Тарасов. Ёлки стояли ровными рядами, что сразу же выдавало рукотворное происхождение этого леса. Странное дело: Алеся, прожив в деревне много лет, здесь ни разу не была. Но леса в Сулидах сажал дед Матвей, и сейчас это воспоминание пришло к Алесе. У Матвея Тарасова был трелёвочный трактор «Онежец», жена Алла и сын Паша. Были и другие дети, но именно о Павле она решила спросить Витю.
– Витя, а ты что-нибудь о деде Матвее знаешь?
– Почти ничего: я ведь его не застал.
– Моя бабушка с его женой дружила, с бабой Аллой. У них было четверо детей. Трое нормальные, а младший, Павел, был юродивым.
– Как это – юродивым? – не понял Витя.
– Умственно отсталым. Конечно, церковь по-другому определяет юродство как явление, но так у нас в деревне его называли. Паша юродивый, мол, пошёл.
– Мне мама говорила, что был у нас такой. И что у него любимое выражение было «селёдка тухлая».
– Причём он не все буквы выговаривал, и вместо «селёдка» говорил «телёдка тухлая». А ещё «падла тухлая», «рыбка яра», «чёрт коряга» и «хток маяйткий». Это он так на отца ругался.
– Почему ругался на отца?
– А тот его обижал, особенно как напьётся. Дурак, полоумный и всё в таком духе. А он хоть и с отклонениями, а всё равно живой человек. А, вот ещё вспомнила его фразу «шпроты занюханные японские». Он думал, что «японский» – это ругательство.
– А давно он умер?
– В девяносто восьмом от цирроза. Ему тридцать пять лет было. И ведь совсем не пил!
– Почему же тогда цирроз?
– Думаю, что образ их питания. Всё время держали скотину. И как свинью или овцу зарежут, сразу принимались есть жирное мясо, да помногу. А печень такого не любит. И ты знаешь, Паша несчастным человеком был. Дома отец унижает, да и мы, дети, над ним смеялись. Дети – они ведь жестокие, не понимают. Сейчас мне стыдно за те детские шалости.
С гнезда на земле взлетела вспугнутая птица, и её разглядеть не удалось. Алеся и Витя подошли к гнезду – в нём лежали четыре яйца размером с куриные, но в крапинку.
– Давай отойдём, а то птица может не вернуться, – сказал Витя.
Шли через посадку дальше. Вот блиндажи времён войны, уже сильно заросшие за прошедшие десятилетия, но ещё хорошо различимые. А здесь кабаны лежали и выкапывали