Я. С. Фюрстенберг (партийный псевдоним Ганецкий), давний конфидент Эвиденцбюро, работавший теперь на Краковское главное разведывательное управление, обратил внимание Ленина на новые финансовые и рабочие возможности австрийской разведки, «выяснил положение у властей», т. е. у той же разведки, и уладил все вопросы с его переселением в Краков[329]. Главное разведывательное управление Кракова, отвечавшее за Польшу, Украину и центральную Россию, до тех пор имело дело преимущественно с эмигрировавшими польскими социалистами Пилсудского, которые предназначались для революционизирования и захвата русской Польши, и украинскими эмигрантами-австрофилами, которым предстояло действовать на завоеванной Западной Украине. Для центральной России требовались русские партия и движение, готовые революционизировать свою родину с помощью армий центральных держав. Радикальный предводитель маленькой большевистской группировки в русской социал-демократии прекрасно соответствовал этим целям. Ганецкий сумел настоять в управлении на кандидатуре своего партийного босса и на все два года пребывания Ленина в Кракове был приставлен к нему в качестве ближайшего сотрудника.
1.4.1. От мировой войны к мировой революции
Приглашение Ганецкого застало Ленина, страдавшего от депрессии в Париже, в самый подходящий момент. Работа его идейного вдохновителя среди социалистов Парвуса «Классовая борьба пролетариата» открыла ему глаза на то, что военные круги в Берлине теперь задумались о предмете его заветных желаний на рубеже 1907–1908 гг. – грядущей войне, которая нажимом извне создаст предпосылки для революционизирования России изнутри. Формулировка Парвуса: «Мировая война может… завершиться только м и р о в о й р е в о л ю ц и е й [разрядка в тексте. – Е. И. Ф.]»[330], – отвечала сокровенным мыслям Ленина и вмиг заставила его отринуть все сомнения по поводу момента и характера его будущих действий. Тот факт, что социалистический экономист-теоретик при этом, под влиянием немецкой социал-демократии, предостерегал, как будто специально обращаясь к Ленину, от форсированного «революционизма» («революционизм, который не хочет видеть ничего кроме последнего дня и последнего великого решения, не-историчен и ненаучен»[331]) и произвольного «революционного обострения» борьбы («не революционное обострение, а социальное расширение борьбы»),