Иметь и не потерять. Лев Трутнев

до конца поддался опасному обману, какие-то клетки сознания находились начеку и забили тревогу, разрушив иллюзии. Митька не без усилия разомкнул веки и не разглядел ближнего камыша. «Темно!» – обожгла его первая радостная мысль, и сразу же он ощутил тягучую боль в окостеневшем теле. Митька хотел встать, но не смог разогнуть ноги, словно уперся коленями во что-то. «Не психуй! – мелькнуло в сознании. – Грейся!» И он, как бы гася мысль, зашевелил полубесчувственными ступнями, заелозил спиной по твердому камышовому залому, задвигал руками по сухой куртке, растирая кисти о бока, бедра, колени… Острая боль впилась иголками в пальцы, потянула кожу на запястьях. Прикусив губу, Митька принялся бить кулаками по голеням, перекатываясь с бока на бок, взбрыкивал по-детски, и теплота пошла откуда-то изнутри. Руки будто разбухли от нее, стали толще и тяжелее. Защемило пальцы ног в болезненной судороге, и Митька с трудом, опираясь на острогу, поднялся.

      Снег кончился – не сек лицо, и ветер почти обессилел, но холод слизывал теплоту с лица и рук, проникал под одежду. Митька осознавал, что надо двигаться и двигаться, поднимать иное тепло, более сильное, иначе не согреться, и, едва переставляя одеревеневшие ноги, медленно побрел к спрятанным мешкам с добытой рыбой. «Чуть совсем не окоченел, – уже с теплинкой в душе не то пожурил, не то похвалил себя Митька. – Теперь некого и нечего бояться – инспектора наверняка закимарили в теплых машинах, им не до браконьеров, и погода вроде назад попятилась. Пролетел какой-то циклон журавлиным клином, набезобразничал. Яркий день стоял – и на тебе – за щеки хватает… – Он нащупал в воде, под снежной кашицей, скользкий мешок и потянул к себе. – Сейчас потечет на спину, и через плащ нутро заноет, а оно еще не отошло от дубориловки. – Представив, как он будет тащить сырой, холодный и тяжелый мешок, Митька даже содрогнулся, как бы прогоняя остатки озноба, еще таившиеся на лопатках, и стряхивая неприятное ощущение, готовое залечь вдоль хребта. – И все в угоду Гальке и Бурукину? Мне-то все это зачем? Да еще и с такой угробиловкой…» – Мысли текли у него как бы сторонне, неуправляемо, а руки делали свое дело. Взвалив мешок с рыбой на спину, Митька, согнувшись под его немалым весом, двинулся из камышей.

      Легший на землю снег затянул белизной все, не обозначив даже козырек берегового среза, и Митька едва не упал, упершись в него. Кое-как перекантовавшись на твердую землю, он остановился, чтобы передохнуть, и, еще ничего не услышав и не разглядев, уловил всем своим напряженным телом какую-то опасность. Вмиг выскользнув из-под мешка, Митька бросил его на землю и, даже не определив – откуда исходит эта опасность, рванулся назад в камышовые заросли.

      – Стой! – раздался резкий окрик. – Стой! – Ясно послышался топот ног о прихваченную морозцем почву.

      «Патруль! – стрельнула догадка. – Напоролся! Вот тебе и глухая ночь!» – И Митька наддал в напор насколько хватило духа.

      Человек, преследовавший его, был или староват, или слишком грузен – он явно отставал. Это