– Понятно. Ну, я тоже хохол наполовину.
Сергей Сергеевич, значит… Что-то смутное… седой такой… крепкий… в баре… и там же я деньги выронил, да?! Кто-то помог собрать… но это уже не при нём…
Корова повернула голову, и наши глаза встретились. Её – глупые и добрые. И мои – наверное, тупые и уставшие.
Когда-то давно я два года жил в деревне у деда. На Украине как раз. У него тоже была телушка. Совсем молодая. Даже рогов толком не было. Помню, она стоит в саду. Под белым наливом. Лето. Самое начало. А я кормлю её зефиром в шоколаде. Достаю из коробки и кормлю. У неё длинный шершавый язык и холодный сопливый нос. Но он не вызывает никакой неприязни. Зефир передали родители с посылкой. А я весь скормил. Ну не знал я – московский мальчик из вполне себе обеспеченной семьи, – что здесь, в глубине Малороссии, это не просто дефицит. Это – роскошь! Вот досталось мне… Зато я помню её глаза. Никогда с тех пор и до сегодняшнего утра мне как-то не довелось заглянуть корове в глаза. А у них у всех они – глубокие, печальные. Как будто постигли недоступную иным правду жизни. Такие глаза бывают у моих друзей-евреев, когда заходит разговор о национальном вопросе, о том, кто виноват, что всё так плохо… или о том, в чём смысл жизни.
И вот, спустя двадцать пять лет, я снова встречаюсь взглядом с коровой. И снова этот взгляд – очень теплый. Успокаивал. Говорил, что в том, что происходит, есть какой-то смысл. Очень важный.
– Корова правда хороша. Документы принэсти? Будэтэ бачить?
– Нет, – я ещё раз хлопаю по борту. Корова дергает ухом и отворачивается. Поросята похрюкивают. Зоопарк какой-то. Какие документы? Мне бы понять, зачем всё это? Почему – именно мне?! И куда это везти?! А он про документы… Я даже примерно не знаю, как они выглядят-то!
Выручает звонок телефона. Правда, совершенно незнакомый номер.
– Да?
– Доброе утро. Как ощущения?
– Доброе… Ничего так. Могло бы и получше быть.
А вот голос знакомый. Мужской. Сильный, густой. И смутно – лицо его хозяина, тяжёлое, загорелое, с крупными морщинами. Смеётся. И улыбка хорошая. Хотя и снисходительная.
Он смеялся вчера, откидываясь к барной стойке.
– Так всё же?! Корова? Или рубашка? А? Ну ты и живешь!
И похлопывал меня по плечу. И я сам над собой смеялся – так глупо выглядел этот мой рассказ. Смеялся и ощущал, какой же уже пьяный: лицо горит, слова вроде и движутся, но я сам понимаю, как их много, как они спотыкаются, как уводят мою мысль в сторону. И как неубедителен весь это мой рассказ – про обиды, проблемы. Про жизнь. Всё ведь на самом деле так легко.
– Ну и что? – говорю. – Мне всего-то три дня нужно. Это не проблема. Вот в понедельник… сегодня пятница?.. Суббота… Да, в понедельник всё и сделаю.
– Почему так долго? Три дня?
И я очень доходчиво, хотя наверняка путано и сложно, рассказываю. Про какие-то там эксперименты-исследования. О которых прочел