Одёжка Петрушина многих подманивала. Особенно, когда вечные студенты в стеклянный дом, на ярмарку книжную его завели.
Здесь доктор Череп паренька в старинном офицерском мундире и заприметил.
Был Череп в Москве персоной важной, но, правда, уже всем надоевшей. Конечно, многие просто обожали доктора по кочковатой лысине погладить. Зато другие, увидав его, потихоньку плевались. Говорили вполголоса: «Не доктор он, а полит-болтун!»
– Кандидат параллельной медицины, – рекомендовался Череп, знакомясь. И при этом, как собака, слегка подгавкивал. А отгавкав, добавлял:
– Но перво-наперво – я коллектор полит-наук. Любого к себе завлеку, все ненужные законы из головы удалю! Очень я люблю вилкой из мозгов законы выковыривать. Умнявому закон не нужен! По душе ему одно беззаконие. И чтоб никто не указ ему был. Кроме меня, конечно. Все тупицы с иссохшими маковыми головками – они, они мои клиенты! Их я уже как медицинский кандидат лечить буду, – гавкал и гавкал Череп.
Для проверки способов лечения нужны были Черепу подопытные людишки. Глуповатые, как морские свинки, которых просом не корми, а только дай им излить слюну на жизнь и предков своих во всём обвинить. Таким глуповатым пареньком в офицерском мундире Петруша доктору Черепу и показался.
«Для вскрытия мозгов подойдёт! И костюмчик карнавальный сгодится».
– Слышь, Ланцетик? Какой-то этот парнишка весь из себя забронзовелый. Правильно мне кажется или нет?
Санитар Ланцетиков с длиннющей, как у гуся, шеей в эти минуты вертел головой, что-то на ярмарке высматривая, и слов доктора не услышал.
Но Череп не обиделся, а перекинулся мыслью на новое удельное княжество, которое ему всё время хотелось вместо России-матушки учредить. В тайных записках именовал он это княжество очень даже взволнованно – Герцогством Вечных Надежд. Сокращённо – «ГВН». А ещё герцогство расшифровывалось как «Гордая Власть Немногих».
Иногда этот самый «ГВН» даже во сне Черепу являлся. Был «Гэвээн» шерстист, как муравьед, имел трубкообразную морду с узкой ротовой щелью. Щель ротовую муравьед своим длиннющим языком всю дорогу пытался расширить. Но рот его так всё время щелью и оставался.
Череп даже углём на картонках «гэвээнное» княжество-герцогство изображал. Причём на рисунках это хоботное государство окружали места, сильно смахивавшие на измученный тяжкими трудами советский колхоз. Так, во всяком разе, говорили те, кто колхозы видел.
Колхоз был – умереть и не встать! С председателем-муравьедом на тронном месте. С непролазным бурьяном и громадными пустыми коровниками, заслонившими собой полнеба. Однако если глянуть с другого боку, особенно на рыщущих в поисках добычи жителей, то напоминал этот самый «Гэвээн» картину художника Опёнкина – «Распрекрасная жизнь кикимор и леших». Лешие без конца по лесам рыскали, кикиморы на них день и ночь батрачили. При этом сладко-булькающими голосами звали леших назад.
Правда,