Сегодня они тоже репетировали. Коля любил играть на сцене, но эти роли с длинными монологами никак ему не давались, он не мог выучить больше трех предложений. Калиновский злился и чуть не топал ногами.
– Отдайте мою роль другому, – сказал Савин и улыбнулся, оглядев понурых товарищей. Их тоже тошнило от нудной зубрежки. – Я стараюсь, но у меня ничего не получается. Вы же сами видите.
– Я вижу, что вы ленитесь, что вы недостаточно прилежны, – ответил профессор, тряхнув длинными седоватыми волосами. – И кому, скажите, я дам вашу роль? Все ваши товарищи участвуют в нашем спектакле.
Коля, вспомнив о темной комнате для наказаний, вытянулся в струнку и изобразил полную готовность попробовать еще раз.
– Обещаю, я выучу роль! – с чувством проговорил он, и Калиновский, дернув себя за козлиную бороду, уже посеребренную временем, удовлетворенно кивнул:
– Хорошо, попробуйте еще раз.
Савин попробовал, и получилось вполне сносно. Профессор даже выдавил скупую улыбку:
– Действительно, уже лучше.
Он редко хвалил своих воспитанников, и эти слова считались наивысшей похвалой.
Полетаев тихонько толкнул его локтем и хихикнул:
– Шарман.
Лицеисты, стоявшие рядом, хихикнули.
Калиновский обвел всех недовольным взглядом:
– Не вижу ничего смешного, господа. Давайте начнем сначала. Вам всем далеко до совершенства.
Коля снова старательно проговаривал ненавистные фразы и думал о театре.
О, эта неповторимая атмосфера: гудевшая, как огромный пчелиный улей, довольно разношерстная публика.
Коля уже знал, что состоятельные господа арендовали удобные ложи на весь сезон, а самые бедные довольствовались стоячими местами на галерке.
Именно на галерке оказался и он со своим лицейским другом: родители не давали им много денег. В канун Рождества все выглядело особенно привлекательным: и богатые, красиво и модно одетые дамы в мехах и бриллиантах, оставлявшие после себя шлейф тончайших заграничных духов, и сопровождавшие их господа во фраках и пальто с меховыми воротниками, и молоденькие хорошенькие актрисы, тонкими чистыми голосами выводившие партии.
Оперетта, на которую так стремились попасть мальчики, «Прекрасная Елена» Оффенбаха, действительно была выше всяких похвал – легкое, веселое творение, не пощадившее немеркнущую классику.
Всем известный сюжет из гомеровской «Илиады» композитор превратил в остроумную пародию на серьезную оперу и на современную ему действительность. Зрители то и дело разражались взрывами хохота, особенно восторгаясь беседой жрецов Калхаса и Филокома, а Коля во все глаза смотрел на красавицу актрису, игравшую главную роль.
А она действительно была хороша, мастерски перевоплощаясь на сцене. Вот, оставшись в одиночестве,