– Я вернусь за тобой, – сказала я. – Эви?
Ее рука затрепетала.
– Мы скоро встретимся.
Я взгромоздила деревянную палку на плечо.
– Спрячь лицо, – прошептала я ей.
И время тишины закончилось. Я ударила изо всех сил в нижний угол окна. Стекло треснуло, но не разбилось; я ударила еще сильнее, и оно разлетелось вдребезги. Внизу заплакал Ной. В комнате под нами послышались шаги, раздался голос Матери.
На лестнице уже кто-то был. Я попыталась убрать куски стекла, торчавшие из рамы, но один из осколков вонзился мне в ладонь. Их было слишком много, а времени – совсем мало.
Я подтащила одну ногу, оперлась о подоконник, затем – вторую и села лицом наружу. В замке́ заскрежетал ключ – кто-то был уже за дверью. Я велела себе не смотреть вниз. Повернувшись вокруг своей оси, я на мгновенье повисла – туловище было внутри, а ноги уже болтались за окном, в морозном воздухе.
«Нужно будет опуститься как можно ниже, – говорила я когда-то Эви. – Пока не повиснешь на руках – чтобы падать не со всей высоты».
Дверь распахнулась – Отец. Его фигура в проеме. Я соскользнула, но сил, чтобы повиснуть на руках, как мы планировали, у меня не было совсем. Я зацепилась ладонями, но почти сразу упала.
Внизу оказался не бетон, а влажная трава, но земля под ней уже промерзла. Когда я приземлилась, моя правая нога как-то сложилась – так обваливается под своей тяжестью здание с разрушенным фундаментом. Хруст эхом разлетелся по саду. Я упала вперед, и от удара о землю осколок стекла еще глубже вошел мне в руку. Холодный воздух было трудно вдыхать, я плакала и знала, что плачу.
– Вставай же, ради бога! – шепнула я.
Потихоньку выпрямившись, я натянула футболку до колен, и тут в дверях кухни появилась Мать. Я ждала, что она побежит ко мне, но она продолжала стоять. Ее губы шевелились, но я слышала только, как кровь стучит у меня в ушах. Одно мгновенье – последнее, долгое – мы смотрели друг на друга, затем я повернулась и побежала.
Садовая калитка оказалась незапертой. Я проковыляла вокруг дома, держась за стены, выбралась на дорогу и пошла посередине, по белой линии разметки. Вечер был морозным и бархатисто-синим. Я узнавала окрестности: Мур Вудс-роуд, мирные дома, далеко стоящие друг от друга. Окна в сумерках светились, как алтари. Отец скоро догонит меня. Нельзя тратить силы и бежать до чьих-нибудь дверей – он может схватить меня на пороге, прежде чем жильцы успеют открыть. Я так и чувствовала тяжесть его рук на своих плечах. Я закричала, пытаясь дозваться соседей из их гостиных, поднять с мягких диванов, оторвать от вечерних новостей. На деревьях и над парадными