Поблескивая в косых солнечных лучах, в воздухе летала паутина, где-то совсем рядом трещала сорока, пахло увядающей листвой и созревшим терном.
– Вот, святой отец, все готово, – Жакоб довольно оглядел импровизированный стол.
Матье де Нель, викарий епископа Орлеанского, возблагодарил Господа в краткой молитве, и они принялись за еду.
– Эй, Буцефал! – позвал Жакоб осла, роясь в дорожном мешке. – Иди-ка, друг, я дам тебе твою любимую ржаную корочку.
Осел, щипавший травку на лесной опушке, не заставил просить себя дважды. Он подошел, вытянул влажные губы и взял с ладони хозяина протянутый кусочек хлеба. Матье де Нель едва заметно улыбнулся.
– Я давно хотел тебя спросить, Жакоб, почему ты дал своему ослу столь необычное имя?
– Ну как же, святой отец! Вы мне сами подали мысль, – последовал простодушный ответ.
– Неужели? – поперхнулся Матье де Нель и закашлялся.
Жакоб постучал его по спине, заодно сунул ослу вторую корочку и совершенно серьезно стал объяснять.
– Конечно, вы мне не прямо так подсказали, но все же ваши рассказы об Александре Великом и его верном Буцефале, накрепко засели в моей памяти. К тому же, мой осел так же, как и Буцефал древнего грека, поначалу боялся своей собственной тени.
– Да, но у Александра был конь, – заметил пораженный викарий, – поэтому, не кажется ли тебе, дорогой Жакоб, что дать это имя ослу, с твоей стороны было несколько претенциозно?
На лице Жакоба появилось плутовское выражение.
– Так и я ведь не царь эллинов.
Матье де Нель хмыкнул и отпил из фляги.
– Кстати, почему ты отказался от щедрого предложения Его Преосвященства и не выбрал себе мула из его конюшни?
– Ну, нет уж, я своего Буцефала не променяю даже на арабского скакуна, – Жакоб любовно почесал осла за ухом. Буцефал перестал жевать и с благодарностью посмотрел на хозяина карими влажными глазами.
– Отчего же?
– У нас с ним одна душа на двоих и мы понимаем друг друга с полувзгляда, – ответил Жакоб, скаля зубы. – А помните, святой отец, как он однажды хотел меня сбросить в реку?
– Отлично помню, и жаль, что это ему не удалось, – засмеялся викарий, допивая вино. – Ты прав, Жакоб, у вас с ослом и впрямь есть нечто общее. Должен признать, ты остался таким же прохвостом, каким был в то время, когда я подобрал тебя на парижской улице. Монашеский устав и тот не смог изменить тебя за эти годы.
– Не понимаю, святой отец, к чему это вы, – обиделся Жакоб. Он не любил – и викарию это было прекрасно известно – даже самых невинных упоминаний о Париже. Никакие сокровища на свете не смогут соблазнить его снова оказаться внутри городских стен, да что там стен, он не согласится приблизиться к Парижу даже на три лье.
– Ну, ладно-ладно,