Ныне все мы болеем теологией. Из истории русского богословия предсинодальной эпохи. Протоиерей Павел Хондзинский

Любви[420]. В то же время, подобно Фенелону, он утверждал, что чистая любовь подразумевает полное отвержение себя и предание себя в волю Господню вплоть до готовности быть погруженной во тьму ада, если Господу это будет угодно[421]. Эти два, по всей видимости, противоположных тезиса: любовь, ищущая наслаждения, и любовь, готовая на адские муки, – святитель приводил к разрешению через уже изложенное учение о страданиях как непременном условии подлинной любви, невозможной «без страдания за любимаго»[422], а стало быть, в этом страдании и обретающей свою невозможную для земной любви сладость [423].

      В таком традиционно русском «страстотерпческом» прочтении любви привкус учений Запада неразличим. Там они явились ответом на оскудение благочестия и веры, здесь – на превышающее всякую меру страдание бедствующей русской земли:

      «Свят, Димитрий, свят!»

      «1709 год. Архиерей написал книгу противу расколыциков, глаголемую: Розыск о раскольнической вере»[424].

      Эта последняя крупная работа святителя под скучным названием «Розыск о раскольнической Брынской вере» на самом деле тоже книга о времени. Не только потому, что против веры в старые книги и старые иконы выдвигает он аргумент от времени, переменяющего обычаи и не способного изменить только невидимое – вечное – веру. Именно здесь он дает свое замечательное определение времени: «Время есть мера видимаго сего мира и жизни нашея, и всех деемых в поднебесной, по Божию устроению, и якоже в текущей колеснице колесо не стоит на едином месте, но с места на место течет неудержимо: сице настоящее жизни нашея ныне течет неудерживаемо… И аки в книге и строке точка между речениями разделяющая, едино речение оканчивающая, другое же начинающая: но точка на едином стоит месте, наше же настоящее время, глаголемое ныне, не весть стояти, но выну течет, аки капля некая, вниз текущая, и черту по себе оставляющая, на предняя же простирающаяся, донележе оскудеет и изсохнет»[425].

      Но не Бог ли «вся делает, яже делает когда хотя, не смотря времени, вся бо времена, и лета, и дние, и часы в Его Божиих руках суть?»[426] Следовательно, перемены во времени неспособны «отъяти Церквам святость их, и попам отказать от поповства их, и людем во градех и селех живущим, возбранити спасение их… Всякое время человеку спастися произволяющему есть время благоприятное, есть день спасения»[427], и это так потому, что всякое время есть время «лютое» – время гонения. Было время лютое, когда гнали за имя Христово, теперь же «время лютое не за Христа гонит, но за временная благая; кождо бо ищет своих си»[428]. Однако – как тогда, так и теперь – не надо бежать из городов, ибо прославляются христиане не бегством, а мученичеством[429]. Спасающиеся